Бразильский карнавал - страница 11

Вокруг все рушилось с угрожающим треском и грохотом. Кто-то куда-то бежал, кто-то ругался на непонятном языке. Таня с силой трясла ничего не соображающую Лёлю, пытаясь привести в чувства, тянула к выходу. На четвереньках они поползли к двери, с трудом протискиваясь между столиками. Лёля вдруг уткнулась головой в чью-то волосатую грудь. Неизвестный тип с плачущим лицом сидел на полу в неестественной позе. Белая рубашка, безвозвратно залитая вином темно-бурого цвета, была по разорвана. Взгляд выхватил и навсегда зафиксировал в памяти единственную уцелевшую пуговицу, одиноко болтающуюся на тонкой нитке…

За спиной мощными раскатами гремел гром. Таня почему-то бросилась не к спасительной входной двери, а вверх по лестнице. Через три секунды она уже катилась по перилам вниз, предварительно столкнув по ступеням три тяжелых чемодана. К счастью, девушки так и не успели их разобрать.

Из противоположного конца коридора к ним уже бежала Катя. Не мешкая ни секунды, девушки подхватили багаж и пулей вылетели на улицу.

Темная BMW стояла на противоположной стороне улицы метрах в пятидесяти от подъезда. Паскаль едва успел выскочить из машины и открыть багажник, как девчонки уже преодолели расстояние до машины и запрыгнули внутрь.

BMW рванула с места. Навстречу, озаряя предрассветный город сиреневыми всполохами и истошно завывая сиренами, неслись полицейские машины…

На следующий день в газетах, промелькнуло короткое сообщение:

Вот так просто…

Огромный невесомый глобус лежал на трех свободно вращающихся шарах как на могучих спинах китов-исполинов. Стоя посреди просторной гостиной, Игорь бездумно поворачивал голубой шар то одним боком, то другим, рассеянным взглядом цепляя названия хорошо знакомых и совсем чужих городов. Одни отзывались глухими ватными воспоминаниями, другие звенели пустотой… За окном сердито фыркала и гудела Тверская-Ямская, привычно тужась и пыхтя, стараясь вытолкнуть неподатливую пробку из слишком узкого уличного горла. Чикаго… Женева… Веллингтон… Он всегда хотел иметь такой глобус, но даже в самых дерзких мечтах не мог предположить, что когда-нибудь будет мерить его расстояния не масштабной линейкой, а перелетами, количеством аэропортов и бутылок, опустошенных на бортах комфортабельных авиалайнеров.

Уральские горы были похожи на старый, плохо зарубцевавшийся шрам. Игорь провел пальцем по гладкому глянцевому хребту. Хороший глобус, но не тот, не настоящий. В краеведческом музее, куда он первоклассником прибегал после уроков, глобус был выпуклый, рельефный. Родные горы на нем были шершавые, бугристые и колючие, как хребет доисторического динозавра. Мама Игоря – в ту пору тридцатилетняя женщина со сливочной пеной взбитых кудрей – работала в музее старушкой: сидела сбоку от чудес на шатком деревянном стуле и не разрешала никому гладить облезлых лис с приплюснутыми мордами и пыльного косоглазого медведя. Пробегая мимо экспонатов, Игорь дежурно дергал лисицу за хвост и отправлялся в маленькую комнату-подсобку, где устраивался за хромающим на одну ногу столом делать уроки, потеснив стеклянный графин с воткнутой в него скрученной поросячьим хвостиком кипятильника. Маме так было спокойнее – ребенок на глазах. Дома за мальчиком присмотреть было некому. Гулять он не любил, в компании сверстников всегда чувствовал себя изгоем.