* * *
Я очнулся от прикосновения мокрой тряпки к моему пылающему лбу. Затылок ломило, во рту был знакомый привкус ржавчины, а вот сил двинуть конечностями не было. Пареные мозги дымились под черепом и их хотелось проветрить на сквозняке. Мне стало жаль своего неуправляемого тела до слез.
«Хорошо бы не пить так отчаянно», – глупо стукнуло в размягчённом мозгу, а перед глазами поползли жёлтые круги, усиливая своею навязчивостью и без того смертную тоску.
– Мистер не желает глотка воды? – услышал я рядом голос сочувствия.
Неимоверным усилием остатков воли я приподнял свинцовые веки и увидел перед собой ещё молодого человека со стаканом жидкости в руке. Как безголосый инвалид я, стеная и жестикулируя пальцами, попросил сердобольного незнакомца подать мне глоток-другой арраки, а получив требуемое, проглотил это лекарство, изнемогая от отвращения и нахлынувшей тошноты. Результата долго ждать не пришлось. Скоро, я уже более-менее осмысленно созерцал помещение и его обитателей.
– Не волнуйтесь, – опережая мой вопрос, промолвил оказавший мне первую помощь мужчина, – вы у друзей. Мы с мадам Амфу перенесли вас и вашего друга ко мне в комнату, как только утихли беспорядки в зале. Хвала Всевышнему, вы с товарищем не особенно пострадали.
Действительно, я уже отчётливо видел и эту бедную келью со столиком посередине и скамьёй у стены, и край единственного топчана, на котором я покоился, и распростёртое в дальнем углу тело француза на шкуре какого-то животного. Постоялец, любезно разъяснивший мне наше положение и сидевший у меня в ногах, был почти моим ровесником, с тонкими чертами аристократического лица и со смирением во взоре ясных серых очей. Весь его облик, а особенно одеяние странствующего монаха говорили о почтительности к старшим и готовности прийти на помощь в беде. А у моего изголовья стояла сама мадам, охлаждая мой лоб мокрой тряпкой и в то же время грозя проломить его рвущимся из выреза платья бюстом.
– Мистер Блуд, – гулко запричитала она, – опять вы навязали клиентам драку. Совсем не бережёте себя, ровно, как и месье Жан.
Будучи почти всегда платежеспособным, я снискал уважение не только в этом заведении. Поэтому вдовушку знал довольно хорошо, а её пышные формы, особенно если внимательно присмотреться к ним с тыла, внушали мне не только уважение, но и простительное после третьего стакана желание немедленного осязания. Что ни говори, но такую репицу в здешних жарких краях редко встретишь и у племенной кобылицы, не то, что у закутанных в сари, как шелкопряд в кокон, местных женщин. Однако до сей поры у меня до мадам Амфу руки не доходили, хотя и чесались.
– А что с маркизом? – спросил я, отлепив взгляд от бедра вдовы и полностью приходя в сознание.
– Месье пришёл в сознание раньше вас, – ответил монах. – Просто ему трудно разговаривать по причине прикушенного языка, – и добавил, верно поняв мой жест: – Он уже принял бокал портера.
– Ох уж эти великосветские замашки, – пробормотал я. – Значит с ним и впрямь ничего не случилось, но обычно после больших потрясений он просит что-нибудь покрепче, – и у меня полностью отлегло от сердца, тем более что Жан при звуках моего голоса начал активно посверкивать глазами, проявляя нетерпение и прося добавки.
– Плесните ему! – распорядился я и, проявляя здоровое любопытство, обратился к божьему человеку: – Скажите, наш непрошенный друг, а какого дьявола вы делаете здесь и с какой радости набиваетесь к нам в сиделки? Что-то раньше я не встречал вашей рожи в наших краях.
