«Странное чувство, будто мы прощаемся…Хотя бред, нельзя думать плохое, – одёрнул я сам себя. "
– Да, и знай, мы по-прежнему ищем маму. Я по своим каналам…
– Я знаю. Всё нормально.
– Скоро уезжаешь?
– Через три часа. Может быть, ты успеешь вернуться с работы до моего отъезда? Поедем вместе…?
– Я постараюсь, но обещать не могу, – ответил папа уже в дверях. – Сегодня совещание, в конце недели принимаем новый объект. Но я приеду к выходным. Договорились? – И он неуклюже приобнял меня рукой, крепко держа синюю папку.
–Да, па…буду ждать.
Я закрыл дверь. Взглянул на мобильный. До отъезда оставалось еще много времени. Я прилёг на клетчатый диван в гостиной, остановив взгляд на портрете матери в летней соломенной шляпе, и с горечью задумался о ней…
Мама была доктор сельскохозяйственных наук, но мы понимали друг друга с полуслова, как говорят, дышали одним воздухом. Что случилось тогда? Я вновь и вновь прокручивал в уме тот день, вспоминая подробности.
В то пасмурное июньское утро я взбежал по крутой железной лестнице в старенькое здание лаборатории на второй этаж.
– Привет, мам! Я принёс бутерброды!
Красивая русоволосая женщина с правильными чертами лицами вскинула взгляд из-под очков. Пожалуй, её губы были несколько тонковаты и немного вытянуты в стороны и вверх уголками. Ярко-голубые глаза прозорливы – дымчато-голубые и завораживающие, словно у Туманной феи. Это была моя мама Ялисовета Романовна.
– Да, да, привет. Спасибо Егор, – рассеянно сказала она, смотря уставшими от бессонной ночи глазами. – Положи на тумбочку. – И продолжила рассматривать длинный пшеничный колос, вращая его в пальцах.
– Ты совсем не спала, ма.…Так нельзя. Поешь и иди домой.
Мама отодвинула от себя микроскоп, встала и распахнула окно. В душную лаборантскую ворвался свежий разнотравный воздух – цвёл чабрец, благоухала медуница, терпчил степной шалфей, – как сейчас это помню.
– Не могу, – ответила мама Яля. – Мне нужно в поле. И взяла в руки колос озимой пшеницы, подставив его солнцу, словно гигантской лупе.
– Что там? – выглянул я из-за её спины. Всё, чем она занималась на сельскохозяйственной станции, почему-то интересовало меня, манило природной тайной.
– Не знаю. Но что-то с ним не так, – задумчиво проговорила она.
– С кем с ним? – уточнил я и включил чайник.
– С колосом. Какие-то странные ости, слишком длинные…
– Ости – это жесткие волоски вокруг зерна?
– Да. – Она бережно положила колос на ладонь. – И цвет чешуй какой-то аномальный, словно позолоченный. Они так ярко сияют на солнце. Однако стоит свету пропасть – и они темнеют до коричневого. А потом колос словно погибает, прямо на глазах. Быть может, природа подаёт нам какой-то знак…
– Ма, – поморщился я. – Ты, кажется, переутомилась.
Мам Яля сдвинула на нос очки, недовольно посмотрев в мою сторону.
– Нет! – вскинул я руку. – Ты классный биолог и всё такое, но, правда, – подал я ей кружку чая, – тебе пора перерыв сделать.
– Чай выпью. Бутерброд съем. Но домой – к обеду! – отрезала она, отхлебнув глоток. – Не возражай. Мне нужно в поле.
И я лишь пожал плечами. А надо было прицепиться, как репей надоедливый! Быть с ней, идти в это клятое поле!
– Это опытный образец. Его привёз наш агроном вчера вечером. И он тоже показался ему странным. Я должна побывать там…непременно.
И она сделала так, как задумала. И исчезла. Вскоре, мы нашли лабиринт. Путаные пшеничные коридоры, выстриженные в виде спирали появились в одночасье в нескольких километрах от станции. Я думаю, туда вошла мама Яля.
