, обозначал всего лишь «берегись предмета падающего сверху», чернобушлатная драгомиловская
братва вызвала у сухопутных вояк поистине животный ужас. Лихо проскакавшие полгорода казаки Зубатова, почти не встречавшие сопротивления, лишь изредка срубая на полном скаку бегущих красных, были брошены на прорыв. Готовая с налету перерубить, словно лозу, нахально застрявшую в горле Дозоровки кость, лихая сотня вылетела на Сторожевую площадь, развернулась лавой для атаки на красную сволочь и, как сказал бы известный новоелизаветинский поэт и прозаик Юрий Антонович Перевезенцев: «Солнце грозно сверкнуло на кончиках шашек, да прищурился молодцевато юный хорунжий». Однако, к великому сожалению, юный хорунжий прищурился в самый распоследний раз: обрушившийся на лаву злой кинжальный огонь четырех «Максимов» мгновенно завершил так и не начавшийся бой, превратив его в безжалостный расстрел, в кровавую кашу, в ужасно натуралистическую иллюстрацию поэмы Михаила Юрьевича Лермонтова «Бородино»: «Смешались в кучу кони, люди…» Станковый пулемёт Максима образца 1910 года имеет скорострельность 600 выстрелов в минуту, кавалеристы не успевали разворачивать лошадей, пулемёты голодными волками заглатывали патронные ленты, беспрерывные очереди рвали некогда стройно-красивый ряд атакующих, а с крыш полетели ручные гранаты. В течение дня подполковник Бармин предпринял ещё несколько безуспешных попыток выковырнуть красных из Дозоровки, но чекисты вгрызались зубами и волна атакующих, потеряв под огнём «Максимов», очередную часть полка, вновь и вновь откатывалась. Тогда Бармин подтянул артиллерию, но красные, прекрасно ориентируясь в недрах Дозоровки, каким-то диковинным образом умудрились просочиться, словно вода сквозь пальцы, в тыл артиллеристам и с очередной «полундрой» забросали батарею гранатами, подорвали пушки динамитом, после чего, спроворив своё чёрное дело, молниеносно растворились, ушли.
Любая выдержка, любое присутствие духа имеют свои границы, и размеры их вовсе не чрезмерны. Доколе же можно нянчиться с этой красной сволочью – терпение наконец лопнуло у всех, и чекистов начали давить планомерно и безостановочно, используя численное превосходство и не считаясь с потерями. Заваливая трупами улицу Заставскую, красных выдавили на улицу Порубежную, оттуда, потеряв половину личного состава Особой офицерской роты, на улицу Засечную.
– Геройства не надо! – говорил Троянов, быстро и сноровисто снаряжая барабанные каморы нагана патронами. – Наша задача не удержать город, а вывести из строя как можно больше беляков. Экономим боеприпасы, бережём жизни. Город потом обратно возьмем, никуда не денемся, чем больше противника положим, тем потом легче будет.
Драгомилов речей не говорил, лишь бешено скрипел зубами. В прожжённом бушлате, с перевязанной головой, он непрерывно вёл огонь из маузера К-96.
Когда закончились патроны, остатки боевой группы привели пулемёты в негодность и отошли, исчезли, растворились. Дорого далась победа генералу Васильеву: оттянув на себя силы подполковника Бармина и кавалеристов Зубатова, боевая группа чекистов дала возможность основным силам красных прийти в себя, оправиться от жесточайшего разгрома, перегруппироваться, некоторое время продержаться и организованно отступить. Правда, от зловредной боевой группы осталось лишь несколько человек, но среди убитых не обнаружили ни Троянова, ни командира матросов-анархистов Драгомилова, их с усердием разыскивала контрразведка, пока, впрочем, безуспешно.
