Бриллиант «Dreamboat» - страница 18

Результаты операции в Дозоровке были поистине неслыханными: получалось, что каждый мерзкий чекист, каждый поганый матрос-анархист, каждый рабочий-красногвардеец, гнусь, мразь, тварь, ничтожество, мерзопакость, шваль, пролетарская сволочь утянул за собой более десятка опытнейших воинов. Огорчённые подобным итогом, белые совершенно утратили интеллигентское слюнтяйство и слюнявую интеллигентность и пленных брать перестали. Излишне и зазря наорав и на Бармина, и на атамана Зубатова, генерал Васильев расстроился: подчинённые явно не заслуживали такого обращения. Самым огорчительным было то, что в Дозоровке потери нанесли не регулярные части Красной Армии, а какая-то самозваная военная шваль, солянка сборная, ошметки большевистского режима.

– За голову Троянова, либо Драгомилова получишь капитанские погоны немедленно, – сказал Северианову начальник контрразведки Пётр Петрович Никольский. – За живых или мёртвых, значения не имеет. Это вопрос чести, или, как говорят в футболе, гол престижа.

– Троянова Вам искать надо, Николай Васильевич, – задумчиво проговорил Прокофий Иванович. – Этот, если жив, обязательно вредить будет, подпольем большевистским заправлять. В городе знакомых много, в Дозоровке обязательно помощь и поддержку поимеет.

– Спасибо. Вы назвали всех?

– Был ещё некто Костромин, но его я не знаю, слышал только, что такой товарищ существует.

– Понятно! – кивнул Северианов. – Теперь ещё один вопрос. Насчёт реквизированных ценностей. Товарищи чекисты как-то оценивали их, или просто сдавали на вес? Я имею в виду, был ли в ЧК свой специалист, золотых дел мастер, или они обращались к кому-нибудь из городских ювелиров?

– Насчёт этого тоже, к сожалению, ничего не знаю. Но постараюсь Вам помочь. Попробуйте обратиться к Ливкину Семёну Яковлевичу, старейший городской ювелир, он обязательно присоветует чего-либо стоящее.

– Спасибо! – Северианов поднялся. – Вы рассказали много интересного и очень полезного, я искренне рад, что обратился именно к Вам. А за сим, как говорится, не смею больше задерживать своим присутствием.

Несмазанные петли взвизгнули мартовским котом, полуденной рындой отозвался дверной колокольчик – и Северианов очутился в маленькой уютной мастерской, посредине которой склонился над столом хозяин – круглый колобок с короткими руками-ногами, густой курчавой шевелюрой и десятикратным монокуляром в глазу. Толстые пальцы-сардельки колдовали над брошью-стрекозой, и Северианов не увидел, как это произошло, но на золотой голове вдруг возникли два изумрудных глазка и один сверкнул отражённым зелёным светом, словно подмигнул.

Северианов с благоговением относился к мастерам своего дела, профессионалам, которых называют магами и волшебниками, у которых в руках всё горит, всё спорится, а сами руки считаются золотыми. Его восхищал, например, дворник, одним движением колючей метлы выметавший сор из трещины в мостовой величиной с игольное ушко. Или плотник, грубым топором выстругивающий из сучковатого толстого полена изящный питьевой ковшик. Или художник, лёгким тычком широкой кисти прописывающий тонюсенькую веточку с сотней листочков. Поразительно! Северианов всегда считал, что настоящий живописец, мастер колорита с тщательной скрупулезностью прорабатывает каждый листочек, каждую травинку, каждую шероховатость на коре дерева. Но подполковник Вешнивецкий, имевший какую-то подчас животную страсть к живописи, работал толстой кистью и восхищал Северианова точными мазками. Казалось бы, простая мешанина красок, какофония цвета – один точный, даже точечный удар кончика колонковой кисти – и изумрудно-охристое месиво на холсте становится густой кроной берёзы, ольхи, дуба! Северианов никак не мог понять этого. У многих его знакомых было хобби, пристрастное увлечение, любимое занятие. Подполковник Вешнивецкий писал изумительные пейзажи, а головорез и хладнокровный убийца Малинин подчас на досуге сочинял слезливые романсы о любви сопливого гимназиста к такой же сопливой гимназисточке. Лениво перебирая струны, Малинин задушевным голосом мелодично рассказывал о страданиях и вожделенных мечтаниях незрелого юноши, и Северианову казалось, что это не его напарник, многоопытный диверсант и лучший в мире стрелок, капитан Малинин сочиняет всю эту высокосветскую мелодраматическую муть, а какой-то неоперившийся отрок, юнец, подросток. А может быть, в душе Малинин и был таким отроком, может быть страдал от неразделённой страсти, Северианов не знал.