Энрике изобразил, что его сейчас стошнит.
– Если бы я был сокровищем и услышал бы такие слова, то затаился бы на дне океана, где ты никогда бы меня не нашел.
А затем полгода подряд он как попугай повторял эти слова. Северину было не до смеха.
Вспомнив сейчас об этом случае, Энрике почти улыбнулся, однако от этого движения рана на месте уха начала саднить. Улыбка погасла.
– Что это? – спросила Зофья.
Он обернулся и увидел, что Зофья держит небольшую металлическую рамку. Внутри находились пять глиняных осколков, покрытых клиновидными письменами. Случись такое раньше, он благоговейно прижал бы их к груди. Он водил бы пальцем над письменами, представляя, как грубый стебель тростника, вдохновленный идеей своего создателя, придает ей эту форму. Но теперь он просто отвернулся.
– Ассирийская клинопись, – ответил Энрике. Когда Зофья выжидательно уставилась на него, Энрике понял, что она хочет объяснений. Зофья не всегда горела желанием слушать его. Очень часто она просто уходила в разгар его лекций, поэтому он научился ждать, предоставив ей возможность выбора. – Около десяти лет назад Общество Библейской Археологии решило подтвердить некоторые события, описанные в Библии, историческими фактами, особенно потоп.
– Потоп? – переспросила Зофья.
– Известный как Всемирный потоп, – сказал Энрике. – Ной и ковчег.
Зофья понимающе кивнула.
– В 1872 году появилась статья, в которой говорилось о клинописных табличках, обнаруженных в Библиотеке Ашшурбанапала[4] недалеко от Ниневии… – сказал Энрике, взглянув на рамку. – Когда ученые перевели письмена, то нашли еще одно упоминание о потопе. Люди впервые осознали, что были разнообразные случаи «великих наводнений» по всему миру, в разных культурах и традициях. И что это великое событие не было связано с одним народом. Это был революционный подход к вопросу, но с тех пор Вавилонский Орден попытался помешать дальнейшим исследованиям и переводам табличек с письменами.
– Значит, они больше не хотят это доказать? – нахмурившись, спросила Зофья.
– Чем чаще встречается упоминание о происходившем событии, тем выше вероятность, что это не вымысел.
– Полагаю, только если это не противоречит их взглядам на собственную природу, – заметил Энрике.
Он не мог скрыть горечи. Раньше это будило в нем ярость. Он вспомнил эссе, написанное им в университете, где он критиковал подобные практики, заявляя, что это всего лишь попытка подойти к истории с кисточкой и ножницами, и у человека нет на это права. В то время гнев бурлил в нем, делая его почерк неуклюжим и лихорадочным.
Но сейчас он испытывал странное безразличие. В чем был смысл его переживаний? В написании эссе и планах грандиозных выступлений? Заметил бы мир его старания или же право менять мир принадлежало лишь нескольким избранным?
Вавилонский Орден перебирал историю, словно вещи в комоде. Для них культура была не больше чем красивой лентой или блестящим украшением. И были еще люди, вроде Северина и Руслана, способные перевернуть мировой порядок, но только если это отвечало их интересам. И существовал Энрике, застрявший посередине бесполезной стекляшкой, которую они передавали один другому, и существовавший только для вида.
– Их взгляд на собственную природу, – медленно произнесла Зофья. – Возможно, они не знают, как правильно смотреть.
– Возможно, – ответил Энрике.
Он уставился на зеркало в дальнем конце библиотеки. Он не понимал, зачем оно понадобилось здесь матриарху. Зеркало выглядело лишним среди книг и других предметов. И оно не было видно со всех концов комнаты. С того места, где он стоял, оно казалось наклоненным, и в нем отражался вход в библиотеку. Возможно, чтобы следить за теми, кто входит? Сначала они решили, что это вход в портал, но Зофья их разубедила.
