– И чего они лыбятся, интересно? – спросила Хендерсон.
– Им все обеспечат по полной программе, по последнему слову техники, – сказал Павлин. – Электронный «Просвет», все дела.
– Ты так думаешь?
– Да. Ты глянь, какие у них тут камеры, и спутниковые антенны на каждом доме.
– Ну да. У них все по полной программе, а мы опять в полной жопе.
– Кстати, а где мы?
– А хрен его знает. – Хендерсон пролистала атлас автомобильных дорог. – На картах этого места нет.
– Мы что, заблудились? – спросила Тапело.
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Там, где я был, – сказал Павлин, – вообще нету карт. Зато есть дыры в земле.
– И где ты был?
Мимо, по встречной полосе, проехала маленькая оранжевая машина.
– А, понятно, – сказала Тапело. – Ты был на войне?
– Ну, недолго.
– Ух ты. Так вот откуда у тебя пистолет.
– Не твоего ума дело.
– И ты убивал людей? Много убил?
– Много, бля. Даже слишком. А теперь помолчи.
– Хорошо.
– А то у меня мозги сводит, – сказала Хендерсон.
– Почему? – спросила Тапело. – Ты разве не приняла «Просвет» утром?
– М-да, хамоватая девочка. Знаю я вашу породу. Целый день жрут колеса и думают, будто им все нипочем.
– Я не такая.
– Опасная практика. Ты когда-нибудь видела человека в черном трансе?
– Я принимаю сколько положено.
– А, ну пусть тебе будет хорошо. Тебе хорошо?
– Я хочу есть. Кажется, мы собирались найти кафе.
– Все вопросы – к штурману, – сказал Павлин.
– Бля. Ты там рулишь, вот и рули по дороге. – Она швырнула атлас через плечо. Он упал на сиденье рядом со мной.
– Может быть, мы никогда уже не позавтракаем, – сказала Тапело. – И не пообедаем, и вообще. Может, мы так и застрянем в этой машине и будем ездить кругами по тем же дорогам, пока не умрем. Без еды и воды. А когда мы умрем в этой машине, она все равно будет ехать. Ну да. Она все равно будет ехать, сама по себе. Наш гроб на колесах. В буквальном смысле.
Хендерсон обернулась к нам. Посмотрела на Тапело, покачала головой и отвернулась.
– Бензин раньше закончится, – сказал Павлин.
Какое-то время мы ехали молча, а потом Тапело достала из сумки какую-то черную коробочку. Там с одного боку была маленькая застежка. Тапело ее расстегнула, и коробка раскрылась, как книга. Это были дорожные шахматы: небольшая доска и фигуры.
– Хочешь, сыграем? – спросила Тапело.
– А толку?
Девочка лишь улыбнулась.
Во время нашего путешествия мы не раз видели, как люди играют в шахматы. Как ни странно, в последнее время шахматы сделались популярными, и особенно среди молодежи. Никто не знает, почему на какие-то вещи шум влияет заметно сильнее, точно так же, как он влияет и на людей: на кого-то больше, на кого-то меньше. Но шахматы чуть ли не в первую очередь утратили всякое ощущение упорядоченности. Часы, зеркала, шахматы…
– А ты можешь играть? Но как?
Девочка пожала плечами, расставила на доске крошечные фигурки и принялась передвигать их, играя сама с собой: и за черных, и за белых. Я так и не поняла, по каким правилам она играет, но какое-то время я все-таки понаблюдала за ней, а потом отвернулась и стала смотреть в окно.
Теперь вдоль дороги тянулся лес. Дорожные знаки и указатели на перекрестках и боковых съездах были практически неразличимы в густой тени листьев, под слоем грязи, и мха, и неразборчивых граффити, за какими-то странными облачками пыли. Многие были затянуты черным брезентом.
Мне удалось разглядеть только считанные единицы, но я все равно не смогла ничего прочитать. Мне показалось, что надписи сделаны на иностранном языке. А на каком – непонятно. И еще были пустые знаки. Просто белое поле, цветной ободок, а внутри – ничего. Никаких надписей, никаких значков.
