– То, что эльфы это не одобряют, я из вашего разговора понял. А как к этому относятся орки? – я все-таки не сдержался и полюбопытствовал. Шеф кашлянул и промолчал, а Ханыга ответил:
– А орки о таком даже говорить стесняются. Не то, чтобы совсем против, но о таких вещах предпочитают молчать. Если ребенок остается в семье орков, его просто воспитывают, как обычного орка.
– Ладно, хорош трепаться, – оборвал словоохотливого гоблина шеф, – разрешение на проведение ревизии у нас есть, пошли разбираться. А то уже закрытие скоро, а до завтра копия бумаги по инстанциям пройдет, кто-нибудь обязательно предупредит. И где тогда эффект внезапности? Всему-то вас учить надо!
Мы с Ханыгой не устыдились. Откровенно говоря, настроение у всех было не ахти. Тяжелая, бессонная ночь и вообще не способствует жизнерадостности, а уж такие сведения, какие мы получили от неожиданно свалившегося на нас пленного… мне лично неприятно было осознавать, что в империи стало так неспокойно. Сначала чуть не состоявшийся бунт эльфийских кланов, теперь вот возникает подозрение, что в таком серьезном государственном учреждении, как Миграционная служба, завелась гниль.
Я не так давно здесь живу, но уже привык воспринимать империю, как нечто незыблемое и надежное. А теперь выясняется, что эта незыблемость – иллюзия, и в любой момент она может исчезнуть. Кто-нибудь соблазнится властью, деньгами или еще чем-нибудь, и начнется смута, гражданская война, и удивительный мир, в существование которого даже поверить трудно, будет разрушен. И все станет так же, как везде – нищета, взаимная ненависть рас и сословий, кровь и, как результат, – деградация.
Моим коллегам кажется, пришли в голову похожие мысли – во всяком случае, я не знаю, из-за чего у них могут быть такие хмурые физиономии. Хотя, вероятно, им была неприятна необходимость провести часть жизни, хоть и небольшую, в изоляторе – по-настоящему непривлекательном приземистом сером здании с грубыми решетками на давно немытых окнах, сквозь которые виднелись серые, некрашеные занавески.
В Миграционной службе нас встретили неприветливо. Что и не удивительно – кому понравится внеплановая ревизия? Особенно если учесть, что проверяющие – парни с неясными полномочиями, показавшие какую-то нестандартную бумагу из имперской канцелярии, пускай и со всеми положенными печатями, да еще не имеющие никаких должностей. Полагаю, до сих пор тут такого не случалось. И вообще – работники выглядели вовсе не так браво, как тогда, когда мне приходилось, как иммигранту, находиться здесь. Пока нас вели по хорошо знакомым мне мрачным коридорам с плохо покрашенными и неровно оштукатуренными кирпичными стенами, шеф успел расспросить дежурного, как нынче обстоят дела в инспектируемом заведении. Выяснилось, что директора миграционной службы, Ричарда Лайвиса нет на месте – в последнее время он часто болеет, а его обязанности сейчас выполняет его заместитель и правая рука – Ингвар Стокс. Оба, как нетрудно догадаться, – люди. Вообще, в изоляторе служили по большей части представители этой расы – исторически так сложилось. Большинство иммигрантов принадлежат к этой расе, и многие не любят или просто боятся представителей других народов, так что во избежание лишних конфликтов на работу сюда стараются брать именно людей.
Кабинет директора не слишком изменился с тех пор, как я в последний раз его посещал. Некрашеный стол, единственный стул, занятый ныне заместителем директора, да серый от пыли старый ковер на полу – вот и вся обстановка. Сидящий на стуле человек разительно отличался от знакомого мне по моему пребыванию здесь Ричарда Лайвеса. Просто полная противоположность – низенький, полный, лысый, как коленка, с морщинками вокруг глаз и губами, растянутыми в широкую улыбку.
