– Пошли, поговорим, – прокуренным голосом буркнул старший сержант и, убрав, наконец-то, руку с плеча Петушкова, косолапо направился к выходу из палаты.
Евгений Петрович, забывшись, резко спустил ноги с кровати, за что и поплатился, в затылок будто бы забили огненный гвоздь и стали им неторопливо водить из стороны в сторону. Женя скривился, чертыхнулся себе под нос, переждал несколько секунд, дождавшись того, что болевые ощущения несколько отступили и встал. Вставал он уже аккуратно, и избегая резких движений, особенно головой. Голова попыталась предательски закружиться, но он устоял.
В палате было откровенно прохладно, а семейники не давали ощущения уверенности, как от приличной и дорогой одежды, к которой, чего уж тут таить, Петушков привык за последние годы. Тогда Женя принял компромиссное решение и, вспомнив давешний сон, использовал простыню, на манер тоги, ну или банного одеяния, тут уж у кого какие ассоциации, но лично ему тога нравилась больше. Почувствовав себя патрицием на заседании сената, Евгений Петрович, зябко поджимая пальцы ног, прошествовал из палаты, с высоко поднятой головой, на которой явственно не хватало лаврового венка.
Высоко поднятая голова, однако сыграла с ним злую шутку, лишив обзора, а за время его сна, в палате произошли некоторые изменения. В частности появилось полупустое ведро с плавающей в нем тряпкой из суровой мешковины, то ли забытое, то ли преднамеренно оставленное уборщицей на проходе. Как не трудно догадаться, Евгений Петрович ведро задел, и да ладно бы задел, он пнул его чуть не со всей силы пальцами левой ноги, от чего ведро, разбрызгивая остатки грязной воды и издавая немыслимые звуки, укатилось к двери. А сам виновник аварии болезненно скривился и попытался схватиться за пострадавшую конечность.
Даже находись Женя в своей обычной пусть и не идеальной спортивной форме, от такого происшествия он вполне мог не удержаться на ногах, что уж говорить о его настоящем самочувствии. В общем, Евгений Петрович по инерции пропрыгал пару шагов, поскользнулся на мокром полу и подрубленным деревом рухнул на пол, приложившись об него многострадальным затылком.
Спасительное забытье, однако, не наступило, видимо повязка, наложенная на голову, смягчила удар, а вот боль и головокружение набросились на Женину тушку и привели ее в плачевное состояние. Все, что он успел сделать, это перевернуться на бок, после чего неудержимые порывы желудка выйти из тела больше сдерживать не смог. Вот в этом прискорбном состоянии он и был обнаружен ворвавшимися в палату полицейским и дежурной медицинской сестрой, привлеченными сюда необычными для данного помещения звуками.
Результатом этой прискорбной случайности был мат полицейского чина, мигом воссоздавшего в своем воображении, как само происшествие, так и причины его вызвавшие, причем на кого именно он ругался больше, понять было проблематично. Во всяком случае, из его речи следовало, что виноват не только сам Евгений Петрович, но и та старая …, хм, дама почтенного возраста, что установила ведро на пути следования потерпевшего, равно как и многие другие ответственные и безответственные работника больницы и даже некоторые члены правительства страны, в коей это лечебное учреждение имело несчастье быть расположено.
Из всей речи старшего сержанта, Женя выделил слово «потерпевшего» и оно воистину пролилось бальзамом на его истерзанную неизвестностью душу. В общем, его вернули на койку, вкололи пару уколов в филейную часть, молоденькая медсестричка оказалась настолько любезна, что умыла его лицо и даже дала напиться, после чего созерцавший всю эту картину полицейский осведомился, готов ли гражданин Петушков дать показания или ему все же необходимо немного отдохнуть? Евгений Петрович высказался за то, что он вполне готов и допрос или точнее опрос немедленно начался.
