Ошеломлённый я присел на ступеньки рядом, когда всё вокруг немного рассосалось.
– Господи, благослови Америку! – удовлетворённо пробормотал бродяга, тряхнув мелочью и мятыми купюрами в жестяной миске.
Вытянув из лохмотной запазухи замусоленную распустившуюся розой сигару, он не спеша раскурил её и, откинувшись на ступенях, выпустил дым. Я тоже откинулся на расслабоне и оглядел окрестности.
Над рекой раздался гудок.
Баржа черепашьим ходом тащила лес вверх по течению. Мальчишки на велосипедах носились вдоль пришибленных домишек. Низко пролетели чайки.
Вдоль Бронкс-Ривер тянулся по берегу жёлто-белый нескончаемый химический товарняк. На проводах расселись, словно по нотам, воробьи. Из дверей соседнего жилища доносился аромат воскресного варева. На траве у дома старичок чинил газонокосилку. Возле нас лениво припал на бочок облезлый пёс.
– Благодать! – выдув кольцо дыма, изрёк оборванец на ступеньках.
– Каждому своё, – старичок глянув на нас, оторвался на секунду от газонокосилки.
– Лично я на небеса не тороплюсь, – продолжил оборванец философски. – Чёртов пастор всё время рассказывает, какие ужасы ждут в аду. А про удовольствия рая он что-то помалкивает, а? – поделился он, ожидая ответа.
Старичок промолчал. Я сидел, просто отдыхая после бурного дансинга.
– Какие там развлечения-то предстоят? Нельзя ли поподробней? – оскалился оборванец. – Женщины? Вино? – он сощурился, сделав затяжку. – Может покер с друзьями на зелёной террасе в окружении эльфов? Проклятье, все наслаждения, о которых мне известно – связаны с грехом! Чем мы там будем вообще заниматься? Опять небось вкалывать, знаю я эти штучки. Уж лучше я свалю к чертям отсюда с грёбаными пришельцами!
Он сунул купюры в карман и ссыпал в ладонь мелочь из миски.
Чайка села на край вывески. Пёс понюхал воздух и, грузно поднявшись, куда-то направился. Я вернулся к велосипеду и покатил вдоль заляпанного краской забора дальше – в Квинс.
Квинс простирается от топких плавунов Ист-Ривер на севере, до песчаных берегов Атлантики на юге. Сверху нависает бывший мэр – аэропорт Ла-Гардия. Снизу бывший президент – аэропорт Джей-Эф-Кэй. Вдоль берега на сервере припрятались в бухтах многочисленные яхт-клубы и пристани. На юге – дюны и топи. Поросшие осокой уходят под воду протяжённые пляжи Рокуэя.
Квинс по численности населения уступает лишь Лос-Анджелесу, Чикаго и… Бруклину. Жителей в протяжённых разлинованных кварталах-блоках набито, как в сельдей в бочке. Кладбища и промзоны. За горизонт уходят крыши Флашинга, Бэй-Сайда и Джамейки.
По берегам Ист-Ривер сплошь и рядом торчат мрачноватые многоэтажные коробки из тёмно-красного кирпича – социальные постройки двадцатых годов. Таких доходных домов начала прошлого века полно и на Манхэттене, и на Брайтоне. Эти высотные монстры наводили неизменный ужас на советских эмигрантов: «Ехали-ехали… И на тебе – приехали! Да тут пострашней, чем в Северном Бутово!». Неприкаянный Эдичка проживал в одном из таких домов в центре Манхэттена: «Несчастье и неудача незримо витают над нашим отелем. За то время, что я живу, две пожилые женщины выбросились из окна».
Квинс пронизан нитями железнодорожных путей. Здесь раскинулось огромных размеров депо «Амтрака» – Саннисайд-Ярд. Пока пересекаешь нагромождение конструкций и столбов, торчащих средь путаницы ветвящегося полотна – в голове сами собой начинают проигрываться тяжёлые индустриальные треки… Ветка, ведущая в Монтэк. На электричке до конечной – часа четыре ходу. А там – Красный маяк средь дюн в тупичке Лонг-Айленда. Одноэтажные бунгало.
