Размечтался, одернул он себя. Сначала до побережья доберись, да на корабль сядь, только тогда можно будет начинать радоваться – и то тихонько, ведь еще два моря надобно проплыть. А вот интересно, куда впадает сей ручеек? Наверняка ведь в реку. А река течет к морю. Ну, может, не сразу, в еще одну реку впадает, а та в свою очередь в окиян. А в Бидаре есть река? Точно есть, но как называется, куда течет? Он попытался вспомнить, сориентироваться – и не смог.
Нужно было меньше увлекаться питием вина с Мехметом да одалисками его, а окрестности изучать, укорил он себя. Но от мысли пойти вдоль ручья не отказался, тем более, что за дорогой лес стал реже и идти можно было относительно спокойно. А вот по дороге могли и хорасанцы расхаживать. Даже если не те обиженные, предводитель которых так неудачно под слона сверзился, а другие, все равно – ну их…
Кряхтя, Афанасий сошел с дороги и вновь устремился вдоль ручья. Склон за дорогой был более пологий, и вода текла медленно, лениво покручивая на своей поверхности сорванные ветром листья. Уже перевалившее через зенит солнце пригревало сквозь раскидистые кроны деревьев.
Как же хорошо-то, когда ни от кого бегать не приходится, и никому по харе кулаком ездить не надобно, думал Афанасий. Только вот посошок бы срубить, так оно легче. На склоне каждый шаг начал отдаваться болью в раненом боку.
Ближе к вечеру он дошел до вытоптанного места. Приглядевшись к следам, удивленно почесал в затылке. Круглые отпечатки копыт мешались со следами волчьих или даже медвежьих лап. По огромным ямам, оставленным слоновьими ногами, внахлест отпечатались четырехпалые следы крупных птиц. Следов же борьбы, крови и обглоданных костей видно не было.
Что ж тут у них? Договорились звери промежду собой на водопое не охотиться? Жить складно да ладно? Похоже. Но как же умища-то на такое хватило? Особенно у оленей безмозглых, да у кошек хищных, убийство у которых в крови. Он с содроганием вспомнил черного зверя, сеющего смерть направо и налево в устроенном Хануманом Колизее, и помимо воли перекрестился. Господи!
Звериные следы широкой полосой уходили вглубь леса, но дальше распадались на отдельные тропки. Копытные, а за ними и хищники шли в горы, слоны сворачивали к прогретой солнцем долине. Афанасий попробовал пройти чуть дальше по слоновьей тропе, может, там легче спуск окажется, но вскоре убедился, что для человека, да еще и не очень здорового, заказан путь, посильный даже маленькому слоненку. Не продраться сквозь лес.
Он вернулся к ручью. Одна тропинка выделялась среди других. Широкая, удобная, проходящая по самым ровным, сколь хватало глаз, местам. Справа и слева от нее росли высокие деревья. Смыкаясь кронами, они давали прохладную тень. А вот следов на ней почему-то не было. Вернее, были, но едва заметные, что-то вроде царапин. От птичьих лап, что ль? Или поопасней кого? Кто знает, какие тут, в глухомани, чудища водятся…
С одной стороны, конечно, не стоит по дороге, коей мало кто ходит, идти. Но с другой – проще ж так. Для обессиленного и больного Афанасия это было особенно важно. Обреченно вздохнув, он поковылял по тропе. Поначалу шел с опаской, оглядываясь, ожидая нехорошего, но постепенно привык, успокоился, зашагал бодрее. Даже насвистывать стал памятную с детства мелодию.
Ближе к вечеру, когда он уже почти спустился в долину, ему показалось, что за ним следят. Недобрый, внимательный взгляд будто сверлил затылок.
