Ох, разблять жешь твою мать! Это она от голода в обморок хлопнулась? Какого хера происходит?
Вот же идиотка чертова! Она реально ни хера не ела, мне не показалось! А я куда смотрел?
Да, чтоб тебя!
Так охота мне было снять ремень и прямо сейчас по жопе ее толстой надавать! У нее совсем мозги отключились? Или что? А если бы ей за рулем плохо стало? Или на объекте? А если бы меня рядом не было?
Нет. Это я виноват! Наехал на девку ни с того ни с сего. А она что? Она просто мне понравиться хотела.
– Леночка, солнышко, не плачь! – успокаивал я женщину. – Ну, все, маленькая!
Лена всхлипнула и обняла меня за талию, прижимаясь ко мне теснее. У меня сердце разрывалось от ее слез. Чмокнул ее в макушку, гладил по волосам, убаюкивая, как ребенка. Мне, в отличие от Овечкиной, было плевать, если сейчас кто-то из наших войдет и нас увидят. Да, пусть хоть все заходят!
Через несколько минут Елена Павловна все же взяла себя в руки. Она перестала хлюпать и мягко отстранилась от меня, вытирая мокрые щеки.
– Прости! – почти шепотом сказала она, виновата пряча глаза.
– Это ты меня прости, Лен...
Я поймал пальцами ее подбородок, чтобы не дать ей отвернуться.
– Леночка...
Через силу, но все же, она подняла на меня свои измученные, заплаканные глаза, облизнула пересохшие от рыданий, припухшие губы. Я не удержался, провел большим пальцем по ее нижней губе, влажной, мягкой и такой нежной.
Лена вся сейчас была мягкая, податливая и такая уязвимая.
Что же мне с ней делать?
Ее ротик приоткрылся, и мой палец обдало ее горячим судорожным дыханием.
Какая ты на вкус, моя Булочка?
8. 8
БОГДАН
Дверь в помещение с шумом распахивается, и я отпускаю подбородок женщины.
Блять, как не вовремя! Или вовремя?
Я хотел ее поцеловать? Или не хотел?
Хотел.
Попробовать ее мягкие губы на вкус. Пройтись по ним языком, чуть прикусить нижнюю губу. Она у Лены, как будто нарочно полная, аппетитная, чтобы ее кусали. Не до боли, а нежно и чувственно, чтобы узнать всю их сладость.
Уже не узнаю. Не сейчас.
В зал для совещаний стремительно входит бригада скорой помощи и с беспокойством заглядывают коллеги.
Я переключаю внимание с губ Лены на ее здоровье. С большим трудом. Сдохнет девка моими стараниями мною не целованная, я как потом жить буду со всем этим?
– Какого хрена тут скорая? – возмущается Овечкина. – Я никуда не поеду! У меня комиссия завтра!
Смотрит на меня с такой ненавистью, как будто это я ей проблем подкинул.
– Лен, помолчи, пожалуйста! Ты уже наделала делов...
– Мужчина, выйдете! – говорит мне врач. – Нам нужно осмотреть пациента.
– Нет, – коротко отвечаю я. – Лена, скажи, что мне можно остаться.
Елена Павловна мнется, как будто решается вопрос о ее жизни и смерти, но все же позволяет мне поприсутствовать.
Я подзываю врача в сторонку и объясняю причину обморока Лены. Хорошо, что на вызов мужик приехал, он меня, как мужика, понял сразу.
– Доктор, скажите этой дуре, что если она не будет питаться, то проблемы будут посерьезней обмороков. Припугните ее чем-нибудь, молю! Меня она не слушает.
– А вы ей кто? – спрашивает врач.
Какой хороший вопрос. Если я скажу, что коллега – дело сразу перестанет меня касаться. Любовник? Ну, тоже так себе полномочия.
– Муж я ее, супруг, – выдавливаю я из себя.
– Сделаем, – обещает мне врач и обещание свое сдерживает наилучшим образом.
Бригада меряет давление Елены Павловны, опрашивает ее. Я подхожу ближе на случай, если Булочка начнет юлить или скрывать истинную причину своего плохого самочувствия.
