– Нет, расскажи! – настаивает.
– Да, в сущности, и говорить-то не о чем. Ну нежный, ласковый… Но, видимо, после перенесённой болезни… как бы тебе это объяснить…
– Я понял! – князь поперхнулся дымом и вот оглушительно хохочет…
От этого злобного хохота я снова просыпаюсь. На соседней лавке храпит пьяный штабс-капитан, командир батареи из конной артиллерии. Странный тип. И очень уж назойливый. Припоминаю, что говорил мне накануне… Ну да, все уши прожужжал.
– Открыть фронт немцам! И сейчас же! Только тогда мы будем избавлены от этой жидовской оперетки с трагическим концом, когда от воплей кастрированных теноров и оваций возбуждённой публики может рухнуть здание российской государственности…
О чём это он? Какое здание? Какие тенора? Да можно ли так напиваться?
– Что нужно немцам – сахар, сало, хлеб? Да подавитесь, только помогите. Мы все теперь на собственном опыте узнали, что значит демократия со всеми этими гороховыми шутами вроде Керенского.
Опять не понял про шутов… ещё про демократию и про «душку» Керенского… Ах, Кира! Как же ты могла?..
– Спасти Россию может исключительно монархия. Пусть кайзер наведёт у нас порядок, а дальше уж мы сами как-нибудь…
В мозгах по-прежнему сумбур, но постепенно что-то проясняется. Я пытаюсь возразить:
– Боюсь, что за безумство мартовских дней нам предстоит очень тяжёлая расплата.
– А для начала всех этих… с красными бантами… на фонари!
– Я, знаете ли, не настолько кровожаден…
Ощерился. Кровью налилось лицо, рука отчего-то тянется к нагану.
– Да вы социалист, доктор, как я погляжу! – рот брызжет слюной, меня обволакивает вонючим перегаром. – Знаю я вас, университетских, все одним миром мазаны, мать вашу так!
Вот не хватало ещё в лоб пулю получить от пьяного защитника.
– Нет уж, позвольте, штабс-капитан!
– А не позволю!
– Но я же вовсе не социалист.
– Не ври! По роже сразу видно!
– Я даже слова этого поганого не выношу.
– Так я и поверил!
– Я, как и вы, радею за монархию! – я встал, для храбрости перекрестился и запел: – Боже, царя храни!..
Дальше в сознании провал. Могу предположить: штабс-капитан пытался задушить меня в объятиях… Ясно лишь, что едва закончится одно кошмарное видение, взамен его непременно начинается другое… И так без конца, без смысла, без надежды…
Только теперь, припомнив подробности ночного спора, я осознал весь ужас происшедшего. Кира мне изменила, родину я уже почти что потерял, осталась судорожно бьющаяся жилка у виска. Стоит нажать на спусковой крючок, и вся эта не нужная мне жизнь вытечет за несколько мгновений…
Из коридора просачивается табачный смрад. Доносятся возбуждённые голоса – тоже всё о чём-то спорят. Мало им того, что было в марте! Бездари! Пропили Россию, продули, проиграли…
Вот и я тоже всё, что только можно, проиграл. И нет мне теперь ни пощады, ни прощения… Я снова проваливаюсь в полузабытьё.
Только в этой качающейся полутьме она и согласна появиться – порочная, эгоистичная женщина с невиданным, изощрённым талантом обольщения. Княгиня! Её нога в чёрном шёлковом чулке… Халат словно бы случайно распахнулся, и стало видно кружево белья… Я слышу её призывный шёпот, еле различимый среди стука колёс и воя ветра за окном…
И этому нежному шёпоту ответил храп пьяного в стельку офицера…
Когда очнулся, поезд уже стоял у перрона Брянского вокзала. За окном серый полумрак, а в голове одна единственная мысль: неужто всё на самом деле кончено? Однако так не может быть, так не бывает, чтобы не оставалось никакой надежды. Даже у приговорённого к смерти есть последнее желание…
