Неизбежная пора увядания вызывала у Анастасии Филипповны меланхолию. Она подпирала ладошками лицо, безразлично наблюдая в окно за проезжающими внизу экипажами. Невинно пострадавшая из-за капризов судьбы, она старалась все забыть и частенько представляла будущую, наполненную счастьем жизнь, но в последнее время фантазии иссякли. Пытаясь отогреть озябшее воображение, барыня куталась в шаль и разглядывала околевшую между оконными рамами бабочку. «Господи, вот так же уйду, и никто добрым словом не помянет!» – она утирала выступившую слезинку, садилась на диван и начинала вязать.
Мотыльковская, словно одержимая безумной идеей, прекращала рукоделие только для того, чтобы перекусить.
В середине декабря в ее квартире появился мужчина. Не совсем обычный, но очень любимый и дорогой. Кавалер, в которого она вложила всю душу, важно сидел в старинном кресле, положив на подлокотники руки в лайковых перчатках. Его голову украшал гусарский кивер, торс был затянут в доломан, а ноги плотно облегали чикчиры. Форму Анастасия Филипповна позаимствовала из гардероба покойного деда.
«Здравия желаю, ваше высокоблагородие!» – приветствовала гусара Мотыльковская, вернувшись домой с вечернего променада, целовала его в бесчувственные губы и садилась напротив. В компании молчаливого офицера было не так грустно. Барыня делилась с ним мыслями, рассказывала о прочитанных книгах, жаловалась на погоду и бывших знакомых. Как подобает воспитанному человеку, полковник не перебивал даму и никогда не задавал вопросов. Он, не моргая, смотрел на нее и внимательно слушал. Можно сказать: это был идеальный собеседник!
Стеклянная поземка наскоками атаковала окоченевший город. Она напоминала вражескую конницу, оккупирующую один район за другим. Воинствующие снежинки яростно кружились в зимнем воздухе, заставляли прикрывать лицо воротником. Анастасия Филипповна забежала в парадную.
– Вечер добрый! – поздоровалась она с усатым консьержем в темно-зеленом сюртуке с воротником, обшитым золотым галуном. Тот взял под козырек и поклонился. Барыня взбежала по ступеням и непослушными от холода пальцами крутанула барашек звонка. Дверь открыла служанка в воскресном платье с подсвечником в руке.
– Здравия желаю, господин хороший! – из прихожей крикнула румяная от мороза Мотыльковская.
Скинув шубу, она прошла в комнату.
– Сидите?! Могли бы и встретить! Праздник нынче!
Полковник не шелохнулся. Высокомерный и немногословный он игнорировал любые замечания. Барыня чмокнула его в щеку.
– Аглашка, накрывай стол!
Служанка спокойно относилась к господской придури, считая: чем бы хозяйка ни тешилась, лишь бы на нее не орала. Аглашка сервировала стол на две персоны и перетащила бравого офицера в гостиную. Усадив его, она удалилась в свою каморку.
Украшенная конфетами и яблоками колючая красавица наполняла комнату душистым запахом хвои; таинственно потрескивали свечи, выхватывая из полумрака маловыразительное лицо офицера. Анастасия Филипповна с нескрываемой нежностью глядела на молчаливого ухажера, подливая себе шампанского.
– Пригласите барышню на танец! – Она подняла со стула вязаную куклу и прижала к себе.
Напевая мотив вальса, Мотыльковская кружилась по комнате. Пузырьки шипучего вина взрывались в голове, туманили рассудок; ноги заплетались. Быстро устав, она прилегла на обитый кожей диван. Продолжать застолье не было желания. Положив с собой «настоящего полковника», женщина задремала.
