Бумага всё стерпит. Восемнадцать рассказов - страница 3

У нас кофе никогда не варили. Мама всегда себе в спецпаёк растворимый брала. И очень зря! Настоящий кофе должен быть в зёрнах, причём необжаренный. Процесс приготовления кофе – это таинство. Сначала нужно пожарить зёрна до появления божественного аромата, затем помолоть на ручной мельнице, а после варить в медной турке три раза снимая едва закипающий напиток с огня… Это мне папа Гарика рассказывал. И хотя, конечно, наш кофе был уже куплен в далёкой Бразилии жареным и даже молотым, расфасован на советской фабрике в советские картонные коробки с пятигранным знаком качества, сварен в оловянной кастрюльке на микроскопической кухне с газовой плитой, которая питается северным голубым потоком, который в свою очередь проложили советские комсомольцы-ударники, положив туда свою молодость и здоровье, всё равно было сказочно приятно пить горькую кашицу с едва уловимым запахом коньяка под звуки Белого альбома Битлз.

У нас с мамой трёхкомнатная квартира в горкомовском доме. Даже не хочу предполагать, каким местом она её получила, хотя известно каким… Тем же самым, которым она получила свою должность. Впрочем, сейчас она измельчала. Сейчас у неё в основном производственники в ухажёрах, эдак скоро слесарей водить начнёт. Последний, дядя Паша, кажется слесарь и есть, во всяком случае, очень похож повадками. Неприятный тип.

Тётя Клава, соседка, очень нам завидует, они-то впятером в двухкомнатной. И немудрено. Муж – зам. по культуре, а она – секретарша при нём. Какая культура, такие и блага! Хотя, с мамой у них нормальные отношения, мама всегда просит тётю Клаву за мной приглядывать, ключ у неё есть.

Она-то, тётя Клава эта, нас с Гариком и застукала и ввечеру, конечно, маменьке заложила. Это было в четверг, ещё на каникулах. Боже, какой случился скандал! Оказывается, это я у нас потаскуха и блядь каких свет не видывал, а ещё, конечно, неблагодарная мразь, испортившая своей матери жизнь. Это потому, что я потеряла СВОЮ девственность на ЕЁ диване, в ЕЁ гостиной. Моя девственность, между прочим, – это единственное что принадлежит только мне, а диван её я от крови своей замыла, даже следов не осталось. И, конечно, ей глубоко наплевать на то, что я девственность эту отдала любимому человеку, самому лучшему человеку на свете, и у него, между прочим, нормальная мама, которая приносит кофе вместо того, чтобы орать и обзываться. Школу закончу и уйду от неё к Гарику, пусть одна кукует в своих безвкусных пошлых хоромах.

В пятницу она потащила меня на свою работу. Даром, что ехали мы на служебной Волге, всё равно дышать от пыли было нечем. Две беды в России – дураки и дороги.

Дядя Паша оказался парторгом на мебельной фабрике, расположенной в таких ебенях, о которых я только в сводках по району читала.

На фабрике этой всё завалено каким-то мусором, обломками и обрезками, как после бомбёжки. А тут мы с маменькой: такие фифы на каблучках, она в костюмчике льняном, я в платьице мини, а-ля французская школьница. И обе в колготках, потому что голые ноги – это дурной тон, даже в жару порядочная женщина должна надеть тонкие нейлоновые колготки.

У них было душное совещание в скушной комнате, посреди которой кружила жирная жужжащая муха. Думаю, это был мух, такой же жирный, назойливый и никчёмный как дядя Паша, которому моя нравственная маменька раздавала недвусмысленные авансы «жаркими» взглядами и пошлыми подхихикиваниями. Это вульгарное поведение настолько несоответствовало её строгому опрятному виду, как перевод в фильме «Анжелика» не соответствовал тому, что происходило на экране: когда великолепная Анжелика, одним взглядом, брошенным из-под густых ресниц, поднимает бурю страсти в сгорающем от нетерпения юноше, он почему-то строгим закадровым голосом вышколенного КГБэшника говорит ей что-то постное типа: «Вы прекрасны, мадам». Но, если честно, нам с Гариком было всё равно, что КГбэшник говорит Анжелике, потому что мы выглядели как взрослые. Недаром нам два раза продали билеты на этот фильм, где мы неистово целовались два сеанса подряд, а потом пошли ко мне…