– Тут ждать буду. А вам туда куда-то навигатор показывает. И деньги сейчас давайте, не то ждать не буду.
Махнул рукой в сторону частных домов с покосившимися заборами. А я дала ему несколько купюр.
– Хорошо. Спасибо. Вы подождите обязательно!
– Конечно.
Но едва я отошла от машины, он умотал. Даже по ямам бодро проскакал. Сволочь продажная и лживая, трусливая тварь. Посмотрела на адрес в сотовом, потом на полустертые номера на заборе. Пошла вдоль домов, вглядываясь в номера. Нашла наконец-то нужный и толкнула калитку – та оказалась запертой. Я начала стучать в нее, пока на пороге не появился ОН – проклятый ублюдок, которому хотелось разодрать лицо, и моя дочь. Вначале я не поверила своим глазам, потому что подонок схватил ее за руку и тянул наружу. Я хотела заорать, чтоб он ее отпустил… а потом меня пронизало ужасной догадкой – она не хотела выйти ко мне. Он вытянул ее насильно. Это… это не она нашла, как со мной связаться – это он прислал мне смску. Но пока только иголкой в вены… еще не лезвием по вере и любви такой доверчивой и самой беззащитной – абсолютной любви к своему ребенку.
– Тасяяя!
– Уходиии! Я просила не искать!
И такое родное лицо исказилось истеричной злостью.
– Тасяяя! Поговори со мной! Я не уйду, пока мы не поговорим!
Отворачивается, вырывая руку у него, а он на нее даже не смотрит, курит и щурясь на меня через забор глядит, стоя на верхней ступеньке крыльца возле открытой поскрипывающей на ветру двери. Я даже думать не хотела о том, какая антисанитария царит в этой дыре, мне хотелось вопить от гадливости и беспомощности. Вот сюда она ушла из нашей квартиры? Вот к этому… к этому голодранцу?
– Поговори с матерью, мелкая. Давай. Вечно от нее не спрячешься. Иди, я сказал!
– Пусть уходит, не хочу с ней разговаривать.
Повернулся к ней, один взгляд исподлобья, и я вижу, как Таська словно ростом меньше становится, руку выдернула и поправила кофту, которую мы с ней купили на распродаже всего лишь пару недель назад, и при этом она целовала меня в щеку и пищала от радости. Кажется, это было в другой жизни. Сейчас она на меня смотрит, как на врага. Как на чужую женщину, которую ненавидит. И я до сих пор не знаю, за что. Стоит через забор. Калитку не открывает.
– Выйди ко мне. Я поговорить хочу, доченька. Я же не обижу тебя, я…
– Ты уже достаточно обидела. Уходи. Я все равно здесь останусь.
– Но как же так, Тась? Почему? А учеба? А поступление?
– Не то что? Биомусором стану, да?
– Ну что ты привязалась к этому слову, Тась? Я от злости сказала. Но мы с папой…
– Неет, не ты с папой, а ты. Все только и всегда ты. Мне надоело делать твой выбор, дружить с теми, кто тебе нравится, носить то, что ты выбрала. Я жить хочу, а не быть твоей куклой, в которые ты не наигралась в молодости!
– Тася! – она бьет. Намеренно больно, туда, где все перед ней раскрыто, туда, где знает, что скрутит невыносимо. – С каких пор ты так считаешь? Это… это он тебе все говорит? Он, да?
– Вот. Ты опять считаешь, что я ни на что не способна, что мне кто-то что-то может диктовать. Это я, ясно? Я! Я люблю Вадима и ушла к нему, чтобы жить с ним. Тебе можно было в шестнадцать. А мне семнадцать, и я так хочу. Хочу быть биомусором, ясно? Хочу жить не под твою указку. Ты жалкая, мама! Что ты видела в этой жизни? Дом и работу? У тебя даже мужика нормального не было никогда. Ты все по работе своей и с подружкой припадочной в театр и в кино. Куда тебе интеллигенции обычный человеческий мусор понять? А мне… мне с ним хорошо, не скучно, как с тобой. С офисным планктоном. Ты даже одеваешься, как в эру динозавров! Юбочки. Оборочки. Жакетики. Это мне с тобой стыдно, потому что ты снобка! С тобой просто не поговоришь.
