Я смотрела на нее, и внутри что-то обрывалось с каждым ее словом. Словно… словно я видела нас обеих со стороны. Себя жалкую за забором и свою дочь, которая мне с высока кричала о моей убогости. И я вдруг поняла, что нет… не он ее увез. Она сама к нему поехала. Дождалась, когда я уйду, и удрала.
И вдруг захотелось… захотелось, чтоб она замолчала. Чтоб перестала мне орать весь этот бред. Ярость вспыхнула и тут же потухла. Сменяемая усталостью и обреченностью, и я поняла, что не хочу ее возвращать, что я хочу, чтоб она пожила вот так. Вот за этим зеленым облупившимся забором, вот с этим подонком, который непременно толкнет ее мордой в грязь. Пусть. Хочет? Пусть хлебнёт жизни. Я уже здесь ничего не исправлю. Но именно я где-то испортила… а где, уже поздно думать.
Я отвела от нее взгляд и посмотрела на Вадима с сигаретой в зубах. Стоит в той же белой футболке, с завязанной толстовкой на бедрах поверх спортивных штанов и с взъерошенными ветром волосами. Смотрит на меня все так же исподлобья и дым пускает, руки как всегда в карманах.
Он победил. Он облил меня грязью не там возле подъезда. А только что… когда приказал моей же дочери поговорить со мной и дал понять, что ни черта я в ее жизни не решаю. Как и в своей. Шах и мат. Пощечина и плевок прямо в душу.
Отвернулась и пошла прочь. Дочь еще что-то кричала мне вслед, но я ее не слышала. Уже не имело ни малейшего значения, что она говорит. Все, что хотела, она сказала. И я больше не плакала, шла по загаженной улице, автоматически переступая через лужи и грязь. И я не знала – прощу ли я ей когда-нибудь все, что она сказала.
……Так же, как и не знала, что это «когда-нибудь» настанет быстрее, чем я могла себе представить.
7. ГЛАВА 7
Он вообще не знал, какого черта она делает в его грязной берлоге, и на хрен он ее сюда впустил. Точнее, все он прекрасно знал, только все это неправильно. Захотелось той, другой, насолить, а соль у самого на зубах хрустит. Так и видно, как желваки ходуном ходят на лице с широкими скулами и чуть впалыми щеками, когда на девчонку на своей кухне смотрит и явно размышляет – то ли вышвырнуть, то ли пока что не замечать. Пусть та, другая, пострадает, поймет, что не все в этом мире четко по ее плану происходит.
У него такое ощущение привкусом во рту стойко с момента, как Тася на такси с сумкой приперлась и на шею ему кинулась. Вадим только глаза продрал после ночи веселой с пацанами и какими-то шлюхами, которых спровадили под утро. По дому бутылок куча, окурков, дым столбом стоит, табаком каждый угол провонялся, и гора тарелок грязных в раковине пару дней киснет. Глаза трет и понять никак не может, что ей надо и зачем она здесь. Висит на нем мешком и ревет… Он ухмыляется злобно так, гадко, истерично. Знала б дура мелкая, что сам Вадим вчера из-за матери ее убился водкой и травой, не приперлась бы. Убился, потому что она у него в башке засела и никуда оттуда не уходит. Часами, днями. неделями.
Все время думает о том, как волосы ее длинные цветами пахнут, он даже не знает какими, но уверен, что красивыми, и глаза у нее светло-голубые. На куски льда похожи, как айсберги. Вся ее красота снежная, зимняя. Королевская, что ли. Бл*, его б пацаны на смех подняли, если б услышали, какая ерунда в голову лезет. Она холодом его жжет, а он трясется весь и обжечь сучку эту хочет до судорог в пальцах. Обжечь своими прикосновениями, целовать ее так, чтоб губы в кровь лопались под его губами. "Биомусор" мечтает о долбаной Снежной Королеве и на хрен покоя найти себе не может. Черт бы эту суку побрал, разбить бы ее на куски и извращенно трахнуть каждый из этих осколков.
