– Ой-ой-ой!
– Гидеон! – возмутилась мисс Эдмондс. – Ты всех отвлекаешь! Посиди-ка в коридоре до конца урока.
Когда Гидиот выходил, я заметила у него на икрах маленькие красные точки. Под столом валялись апельсиновые косточки: вот чем стрелял через соломинку Эстебан. Выглянув из укрытия, он показал мне большой палец.
⁂
Я рассмеялась, вспоминая, как из старинного буфета высунулась ладонь с оттопыренным большим пальцем. И тут в замке скрипнул ключ.
Вернулся Дамиан, на сей раз без подноса.
– Состряпаешь обед сама, – буркнул он.
Я покорно пошла следом – в помещение в форме буквы «С», служившее кухней. Интерьер был выполнен из тика и красного дерева. Часть столешницы выдвигалась на манер барной стойки, к ней придвинуты стулья. Я огляделась: раковина, холодильник, плита с двумя конфорками, микроволновая печь и шкафчики – похоже, запертые. На стойке лежали несколько картофелин, разделочная доска и здоровенный мясницкий нож.
– Почисть картошку и нарежь кубиками, – велел Дамиан.
Он позволит мне взять в руки нож? Рисковый парень.
– Хорошо. – Я бы с радостью искромсала на кусочки его самого.
Я начала мыть картошку. Голова по-прежнему болела, а ноги подкашивались, так что пришлось на мгновение ухватиться за раковину. Я прикрыла глаза, и вдруг Дамиан схватил меня за левую руку, с силой прижал ее к разделочной доске и… ХРЯСЬ!
Он отрезал мне фалангу мизинца – ноготь, кость, плоть – отсек одним ударом, будто шинкуя морковь для салата. Боль накатила мгновение спустя, когда кровь хлынула на столешницу.
Я завизжала от ужаса, глядя на кончик собственного пальца, который лежал отдельно, мертвенно-бледный, словно реквизит для Хэллоуина. Дамиан надавил на рану, чтобы остановить кровь, и я заорала еще громче. Попятилась, врезалась во что-то спиной и осела на пол.
Как я ни сопротивлялась, Дамиан не отпускал. Он держал мою ладонь на весу, чем-то ее заматывая, делал бог знает что еще, а я только и могла, что кричать, ведь каждое его действие умножало боль. Крики постепенно сменились всхлипами; я съежилась на полу и лежала клубком, пока слезы не иссякли, уступив слабым, почти беззвучным стонам.
Опомнившись, я увидела, что мучитель стоит надо мной со спутниковым телефоном.
– Ну как, записал? – крикнул Дамиан в трубку. – Хорошо! – Он прошел вдоль стойки. – Отправь Уоррену Седжвику. Скажи: это ее предсмертные крики. Пусть послушает, как я кромсаю ее на кусочки.
Он положил отрезанную фалангу в герметичный пакет и швырнул в морозильник.
– Еще передай, что я пришлю ему маленький подарок. Последний привет от дочери. А остальное разбросаю по всему побережью.
Из трубки раздался неразборчивый ответ.
– Да знаю я, не впервой! – Казалось, Дамиан занервничал. – На этот раз все вышло иначе. Я растерялся, понимаешь? Я хотел выстрелить – а она начала молиться! Молиться, черт ее дери! – Он стукнул кулаком по столешнице.
Подскочил, звякнув, нож.
– Я облажался, Рафаэль. Я хотел, чтобы день рождения дочери он встретил в морге, опознавая ее труп. Знаю. Что-нибудь придумаю. – Дамиан взъерошил волосы. – Да пусть хоть всех ищеек мира наймет – плевать! Главное – он прочувствует все сполна. Хочу, чтобы он страдал. Пусть думает, что дочь мертва. – Дамиан взглянул на меня. – Возможно, через три недели так оно и будет.
Договорив, он вытер кровь с ножа. Затем усадил меня прямо и поднес к моим губам стакан апельсинового сока.
