Сай покачал головой:
– О да, ты ведь и вправду одна из тех конспирологов в шапочках из фольги. Послушать тебя, так Центиллион – это злостное, репрессивное правительство. Однако это всего лишь компания, которая просто-напросто пытается делать деньги.
Дженни хмыкнула, не скрывая своего несогласия:
– Наблюдение за пользователем остается наблюдением, как ты его ни назови. Я не могу понять, почему некоторые люди считают, что есть большая разница в том, откуда все беды: от государства или от частной компании. В наши дни Центиллион – это больше, чем правительство. Вспомни, они совершили переворот в трех странах, только потому что их правительства запретили использовать Центиллион в пределах своих границ.
– Это были репрессивные государства…
– Ну да, а ты живешь в свободной стране. Думаешь, что Центиллион борется за всеобщую свободу? Они хотят следить за всеми, призывая потреблять все больше и больше, чтобы Центиллион зарабатывал больше денег.
– Но в этом вся суть бизнеса. Это вовсе не является мировым злом.
– Ты так говоришь только потому, что уже не понимаешь, как выглядит настоящий мир. Теперь он переделан по образу и подобию Центиллиона.
* * *
Машина Дженни была экранирована настолько же хорошо, как и ее квартира, однако во время поездки она говорила только шепотом, как будто боялась, что их беседу будут подслушивать люди, шедшие по тротуарам.
– Не могу поверить, насколько ветхим кажется это место, – сказал Сай, когда она парковала машину на обочине улицы. Асфальт был весь в выбоинах, а дома вокруг представлялись настоящими трущобами. Некоторые из них давно были покинуты и разваливались прямо на глазах. Вдалеке слышались звуки полицейских сирен. В этой части Лас-Альдамас Сай никогда еще не бывал.
– Все здесь выглядело совершенно иначе десять лет назад.
– Что случилось?
– Центиллион заметил определенную тенденцию: люди, не все, лишь некоторые, стремятся обособиться там, где хотят жить, по расовому принципу. Компания попыталась сыграть на этом, определяя приоритеты различных предложений недвижимости для клиентов на основе их расовой принадлежности. И в этом не было ничего противозаконного, так как этим просто пытались удовлетворить потребности пользователей. Предложения никуда не скрывались, просто кое-кого задвигали в самый конец списка. В итоге никто не мог выявить их алгоритм и доказать, что в основе последовательности предложений лежит не что иное, как расовая принадлежность, так как в их волшебной формуле оценки присутствовали сотни факторов.
Через некоторое время процесс начал походить на нисходящую лавину, и сегрегация происходила все серьезнее и серьезнее. Политикам становилось все проще фальсифицировать результаты выборов по расовым признакам. И вот мы здесь. Догадайся, кому досталась эта часть города?
Сай глубокомысленно вздохнул:
– Понятия не имею.
– Если ты спросишь Центиллион, они ответят, что алгоритмы просто отражают и проецируют потребность в обособлении ряда пользователей, а Центиллион не имеет никакого отношения к формированию и цензуре мыслей. Более того, они скажут, что на самом деле повышали степень свободы, предоставляя людям то, чего им хочется. Конечно, они даже не упоминают, что получали прибыль за счет процентов с продажи недвижимости.
– Не могу поверить, что об этом никто ничего не говорит.
– Ты забываешь одно: все, что ты знаешь сейчас, предварительно фильтруется Центиллионом. Когда ты ищешь что-нибудь в сети или слушаешь подборку новостей, то имеешь дело всего лишь с информацией, предварительно отобранной Центиллионом. А это значит, что ты читаешь и слушаешь только то, что, по его мнению, ты хочешь читать и слушать. Человек, расстроенный новостями, не будет покупать ничего, что продается рекламщиками, поэтому Центиллион делает все, чтобы новости были как минимум нейтральными.
