Где-то спустя полминуты, уже на веранде, до меня дошло, что он прикалывается. Нет, права была мама: я действительно туго соображаю, но теперь хотя бы знаю, почему. Во всем виновато мое темное эхайнское происхождение (ей-богу, неплохая отмазка на будущее, хотя вряд ли можно будет ею злоупотреблять). И я немедленно пустил этот аргумент в ход:
– Вообще-то, я эхайн.
– Тогда скажи мне что-нибудь по-эхайнски, – фыркнул дядя Костя. – Не можешь? То-то, эхайн липовый. Это я могу часами трындеть на эхойлане, как истинный т’гард Светлой Руки, а ты и русского-то еще толком не знаешь…
И он произнес длинную фразу на неприятном и абсолютно нечеловеческом языке, лязгая, щелкая и придыхая.
– Зато я могу вот так, – сказал я и переплел руки, как учила тетя Оля. – А вы нет. И кто из нас больше эхайн?
– Вздор! – закричал дядя Костя, попытался повторить и обломался.
Мы выпили томатного сока. Дядя Костя крякнул, утерся – я слегка струхнул, что он все же потребует троекратного поцелуя, – и сказал:
– Ну, теперь скажи мне что-нибудь, используя местоимение второго лица в единственном числе.
– Чего-о? – переспросил я и понял, что снова торможу.
– Обратись ко мне, как подобает после стакана томатного сока!
– Сейчас… сейчас… А вы…
– Дам по шее, – сказал он ласково.
– А ты… – я поразился, как легко мне это далось, – умеешь читать мысли?
– Умею, – кивнул он. – Но только самые дурацкие. К счастью, у большинства окружающих только такие и есть. У тебя, например. Открыть, о чем ты сейчас думаешь?
– Нет! – запротестовал я.
13. История тети Оли Лескиной
Тут на веранду пришла мама, а следом за ней и тетя Оля.
– Ну вот, примерно, об этом, – сказал дядя Костя.
– Что это вы тут делаете с такими плутовскими физиономиями? – строго спросила мама. – Интригуете за моей спиной?
– Как ты могла такое подумать обо мне, Леночка! – воскликнул дядя Костя, скорчил плутовскую физиономию, как он ее понимал, и мамины подозрения стократно усугубились.
– Отвратительно выглядишь, – сказала она. – Ты знаешь об этом?
– Знаю, – согласился он. – В незапамятные времена моя матушка Ольга Олеговна, когда хотела всех повеселить, говорила: «Костик, сделай «крыску». И я демонстрировал такую вот рожу.
– Ну, не знаю, – сказала мама с сомнением. – Трудно представить, что когда-то такое могло насмешить.
– Я же не всегда был мужиком сорока четырех лет, – пожал дядя Костя могучими плечами. – А вот теперь самое удивительное: Иветта… это моя дочка, если кто не знал… тоже умеет делать «крыску». И делает ее без чьих-либо просьб, когда чересчур напроказит или желает всем создать хорошее настроение.
– Надеюсь, это единственное, в чем она похожа на тебя… Не помню, спрашивала ли я, как зовут ее маму и заодно твою несчастную супругу.
– Марсель, – сказал дядя Костя. – А другую мою несчастную супругу зовут Рашида.
– Неужели всего две погубленных судьбы?!
– Ну, я только вхожу во вкус супружества…
Пока они пикировались, тетя Оля прошла к столу, налила себе бокал сока и стала рассматривать его на свет. Утром ее лицо уже не казалось таким притягательным. Под глазами залегли серые тени. Бронзовая кожа приобрела отчетливый зеленоватый оттенок. И даже платиновые волосы были какими-то неживыми… Вдобавок на ней был напялен чудовищный долгополый сарафан из тяжелой черно-коричневой ткани, с высоким воротником, на манер гребня древнего ящера, весь в нелепых складках, оборках и ремешках. Она поймала мой недоумевающий взгляд, истолковала его по-своему и промолвила, иронически улыбаясь:
