– Еще как может, мой юный шалунишка, и там с тобой обойдутся, как и положено обходиться с юными ворами вроде тебя. Известно ли тебе, что в мире есть страны, где людям, которые без разрешения берут чужое, перерубают руку в запястье? Как по-твоему, заслуживаешь ты такой кары?
– Но ведь у нас так не делают, – вызывающе воскликнул я. – Только не у нас! Запугать меня хочешь, да? Здесь такого не случается. Мы – цивилизованная страна и относимся к нашим честным, почтенным ворам с уважением.
– А где ж тогда?
– За границей, – ответил я, усаживаясь в карете и решая не вести больше разговоров ни с одним из них, невежественных болванов.
После этого сказано было совсем немногое, но до конца пути я слышал, как двое полудурков квохчут, будто старые курицы, на козлах кареты, и слышал, уверен в этом, как из одной пары грязных лап в другую переходит посудина с пивом, чем и могло объясняться то обстоятельство, что на половине пути к Спитхеду карета замедлила ход и один из ярыжек – возчик – остановил ее и сошел с козел, чтобы опорожнить на обочине пузырь. Стыда он не ведал, ибо, облегчившись наполовину, надумал направить струю на меня, сквозь прутья решетки, отчего первый ярыжка едва не сверзился с кареты, зашедшись в истерическом хохоте. А жаль, что не сверзился да и череп заодно не раскорячил, приятная вышла бы картина.
– Отвали, грязный подонок, – крикнул я возчику, отступая с линии огня вглубь кареты, но он лишь реготал, а покончив с делом, упрятал свою свистульку в штаны, оросив при этом их передок, столь малое уважение питал он и к себе, и к своей форме. Ярыжки, они же сами себе голова, это всякому ведомо, но люди при том сомнительные, все как один. Я отродясь не встречал такого, какому мне не хотелось бы дать хорошего пинка в зад.
Еще через час мы добрались до Спитхеда, и, конечно, они не отказали себе в превеликом удовольствии открыть дверцы кареты и вырвать меня из нее за руки, как будто я был еще не рожденным младенцем, не желавшим покидать материнское чрево. Клянусь, они мне едва суставы не выдрали, и что бы со мной тогда было? – даже думать не хочется.
– Пошли, паренек, – сказал первый ярыжка, тот, что сцапал меня на рынке, не обращая внимания на мои возражения против столь грязного насилия. – Теперь смотри не дерзи никому. Мы в суд входим.
Здешнее здание суда было совсем не так величаво, как портсмутское, а потому и судьи в нем подвизались шибко обозленные. Каждому из них хотелось перебраться в столицу графства и разбирать тамошние дела: дураку же понятно, что в столице преступники будут намного почище, чем в заштатном городишке. Кого в нем было судить-то, в Спитхеде? – пьянчуг да мелких воришек. Год назад тут большой шум поднялся из-за мужчины, который овладел девицей против ее воли, но только судья ничего ему делать не стал, потому как мужчина владел двумя сотнями акров земли, а девица была из простых. Сказала бы спасибо, что тебя удостоили такого знакомства, внушал ей мировой судья, однако семейству ее это совсем не понравилось, и уж не знаю, как там было дело, но неделю спустя мирового нашли в придорожной канаве – мертвым, у него в голове дыра была размером с кирпич (сам кирпич мирно лежал рядышком, на обочине). Все, разумеется, поняли, чьих это рук дело, но помалкивали, и владелец двух сотен акров шустро удрал в Лондон, не дожидаясь, когда и с ним обойдутся подобным же образом, а землю продал семье цыган, умевших гадать на картах и выращивать картофелины в форме всякой домашней скотины.
