– Чё лыбишься-то?.. – Денискина хориная мордочка заслоняет картину. Машенька давно уже ушла. Я пошёл к гардеробу и забрал свою лоховскую куртку. Вот ещё одна причина, почему я не подошёл сегодня к Машеньке. Стыдно было бы разговаривать с ней, одновременно надевая лоховскую куртку. Был бы у меня кожаный плащ. О кожаном плаще я мечтаю давно. Хочу, чтобы он был длинный и доставал до земли. Ещё хочу дипломат. Вот так, мне кажется, я должен выглядеть, чтобы, так сказать, внутренняя сущность соответствовала внешнему виду.
Мы пошли вместе с Дениской. До дому нам топать почти по пути.
– Видал сегодня в бассейне у Альки волосы подмышками? – неожиданно спросил он меня.
– Нет, как-то внимания не обратил, а что?
– Да ничего, чисто так спрашиваю. Это значит, что она созрела уже, въехал? Она с каким-то парнягой мутит из десятого, что ли, класса, точно не знаю. Думаешь, они трахались?
– Может, трахались.
– Стопудово трахались. А то как? Когда созреешь, по-другому нельзя.
– Я зато, – говорю, – видел, что Алька лифчика не носит.
– В натуре, что ли? – Денискины глаза зажглись.
– Я тебе отвечаю. Сам завтра можешь посмотреть.
Представилось смуглое Алькино тело, фиолетовый румянец на щеках. Горячей расплавленной чёрной смолою брызнули раскосые татарские глаза. Она сидит через проход от меня. Сегодня на ней была белая блузка, и я, глазея в окно на литературе, случайно увидел, что она не носит лифчика. Сквозь блёклый молочно-кисейный туман просвечивали очертания темнеющей сопки с навершием из маленькой шишечки. За ней вторая. Груди. Солнце наливало золотую лужицу в ложбинку между ними – маленький христианский крестик. И запах, какой-то сладковатый и одуряющий, шёл от неё и бил в ноздри. Так, наверное, пахнут подмышки. Я представлял, как медленно расстёгиваю на ней пуговка за пуговкой блузку, обнажая смуглое. Вижу тёмные грудки, увенчанные сладкими шершавыми шишечками хмеля. Хотелось стиснуть их пальцами.
Всё это только похоть, на самом деле я её не люблю.
– Видал, сколько у Груздя волосни? – спросил Денискин голос.
– Ага.
– А тёщиной бородки-то нет ещё. Знаешь, что такое тёщина бородка?
– Нет.
– Это, короче, когда от хуя до пупка волосы растут. Тёщина бородка называется. Только у взрослых мужиков бывает. У моего бати есть, а у твоего?
– Не знаю, он не живёт с нами.
– А-а-а-а. Па-анятна-а. Видал, какая у Клячи шапочка?
– Какая?
– Как презик. Неприкольно на башку презик натягивать, в натуре ведь? Покупал их когда-нибудь?
– Нет.
– У моего брательника их целая куча. Мы тогда в них набирали воды. А знаешь, кстати, сколько в один гондон воды влазит?
– Литров десять?
– Да не, поболее. Ну вот, набирали, а потом с балкона кидали. По приколу было.
Добрались до остановки. Пока не было троллейбуса, мы оба прилипли рожами к витринам киоска. Там много было всяких жёвок и новых шоколадных батончиков, которых я ещё не пробовал. Из всех мне больше всего нравится «Сникерс». Вы пробовали когда-нибудь «Сникерс»? Орехи, мягкая нуга, густая карамель и великолепный молочный шоколад! Интересно, что такое нуга? Короче, когда хаваешь этот «Сникерс», то эта густая карамель так прикольно тянется, совсем как у мужика в рекламе. Съел и порядок! А ещё недавно появились эти новые конфеты «Скитлз» – радуга фруктовых ароматов. Их я ещё не ел. Нарубить бы где-нибудь бабок на «Сникерсы» и «Колу», а то на мамкину зарплату, небось, не очень-то пожируешь. Она у меня врач-педиатр. Получает гроши, даже на хавчик толком не хватает.
