– И это все?! – недоуменно подняла мать взгляд от стопки разглаженных денег, усмехнулась презрительно. – Не шутишь, случаем, кормилец?
– Что, мало? – насторожился отец, подался в ее сторону, сурово насупливаясь.
– Так ведь, почитай, на тридцать с лишним больше всегда приносил в расчет. – Это было преувеличением, тактическим ходом, комплиментом супругу, чтобы пристыдить его, сравнивая нынешнего с ним вчерашним, более работящим и честным, менее пьющим.
– Ах ты тварь! – уязвленно поджал он и без того тонкие, даже незаметные губы.
– А долги?!
– И выпил уже опять, хоть бы раз посуху пришел, обрадовал, и когда уж ты ее, Илья, нажрешься?..
Пашка за спиной отца сморщился и задвигал многозначительно бровями, предлагая матери прекратить бесполезные высказывания, но она отмахнулась и продолжила упреки. Просто она спешила, как знал Пашка, спешила побыстрее использовать те редкие минутки небольшой трезвости, когда мужа еще можно было пронять, пробить хоть чуть-чуть пока еще непрочную преграду опьянения. Но преграда уплотнялась и прочнела на глазах.
– Я пойду, пожалуй, – Пашка сделал вид, что собирается на улицу.
– Ку-уда?! – испугалась мать и сделала знак из-за кухонной занавески, помолчу, мол, сынок, так уж и быть помолчу.
– Да иди, – двинул щетками-бровями отец презрительно. – подумаешь, она не разрешила.
– Ну конечно, – фыркнула мать, – разрешальщик, а уроки ты за него делать будешь? Там одной математики с иксами не расхлебать, да, Пашунь?
Пашка кивнул, вздохнул и подумал обреченно, что из дома, разумеется, нынче не вырваться, про уроки она, конечно, подзагнула, слукавила, какие там уроки на дом могут быть при учебе в бурситете. Батю мало интересовали дела сына, обдурить его легко, глядишь, образумится и не станет выступать так рьяно. Только прахом пошли надежды на его благоразумие.
– Опять без мяса? – повозил ложкой в тарелке отец. на столь ясный небосвод его настроения набежала тучка.
– На вши, Илья Афанасьич, покамест в магазинах ничего не дают, – горько пошутила мать.
– Как в прорву какую отдаешь, тащишь, и все мало, – набирала мрачных тонов, укрупнялась тучка, – а как за стол, то постись, Ильюха, жуй капустку.
– Возами тащишь, – подсказала мать, – за нынешний месяц аж семьдесят три рублика заколотил, да из тех же вырвал еще двадцать пять на прожор. А ведь ешь-то исправно, не забываешь, так что еще надобно разобраться, кто же кого кормит?
– Во-он ты запела как, так не хватает? так ты еще недовольна?..
– Да будет вам! – взмолился Пашка. – Ну, папка, ну, перестань!
– Так обидно, сынок, вкалываешь как…
– Только бутылочки отлетают.
– Да-аа? А ну-ка, – он грохнул кулаком в стол, – давай назад деньги! – Все, тучка выросла в тучищу, могучую и переспелую громом-молниями. – Деньги сюда, я говорю! Я их сыну лучше отдавать буду… Чего-оо?! – От удивления он приоткрыл рот – вплотную к его носу была приставлена подрагивающая, с душой и большой старательностью выкрученная дуля. – Да я за кукишки руки пообрываю! – Молнией сверкнула брошенная в голову матери ложка, загромыхал откинутый в сторону стул – грянула гроза.
– Ну, мамка, мамочка! – крикнул Пашка. – Ну, зачем ты его травишь?! – Он изо всех сил прижимал руки к груди, стараясь унять нарастающую дрожь.
Но мать, словно оглохла и ослепла от ярости, не могла уже удержать так долго копившегося негодования.
– Кормилец бесштанный! Хуже нищих ведь уже ходим!
