Виктор помрачнел и который раз в этот день ощутил, как набрякают жаром уши и щеки.
А на следующий день, открыв дверь оружейки, увидел под ногами листок, на котором было выклеено буковками из газет: «Круто гребешь, военрук. Смотри, как бы хин не треснул». И внизу, вместо подписи грибочки, не то сморчки, не то опята. Виктор поежился и поймал себя на мысли, что несколько струхнул. Но тут же зло махнул рукой, и заслужил, пес цепной, жандарм чванливый, так и надо, пусть приловят пацанчики да поддадут как следует. Заслужил придурок!
А беспокойство в душе угнездилось, добились своего авторы, мыслишка исподволь да неустанно давай подтачивать, что за грибочки? кто из пацанов может за этим скрываться? Задачка, словом, получилась под грибным соусом.
Глава 2
– Казнь спиртного на линейке – Оживление «казненного» во смак наставникам – Наставник Хрюкин учит уму-разуму – Явление Смычка – Шок «расстрела» – «Пеницилин» гроза задниц – Доклад Шпика —
Утренняя линейка. Директор расхаживал перед четырехшереножным строем, сцепив за спиной пальцы, низко опустив голову, словно что-то сосредоточенно высматривал под ногами. Заканчивалась сверка. Гудит и колыхается разномастная поляна голов. Но вот и зычный рык военрука: «Становись!.. Равняйсь! А-атставить! Р-рравняйсь!.. А-а-атставить!..» – С попытки четвертой устанавливается относительная тишина и порядок, что позволяет сдать рапорт и слаженно поприветствовать директора. А вот и желанное «вольно».
– Итак… – кто-то вполголоса подсказал неизменное директорское начало. К голове суфлера потянулся мастер, бормоча укоризненно нравоучения.
– Итак, – директор медленно осмотрел строй. – Сынок, выйди, поговори, я мешать не стану, – обратился он наугад к какому-то ученику из наиболее неспокойного места строя.
– Да то не я, – занервничал мальчишка.
– Итак. Итак, в нашем училище снова чэпэ – пьянка. Виновников па-апрашу на обозрение… Анна Михаловна, – скрутил он еле заметно корпус, не отворачиваясь от строя. Из-за колонны безинерционно возникла Лепетова, зам по учебно-воспитательной работе, в руке новенькое оцинкованное ведро, из которого торчали горлышки бутылок с вином «Дары осени», да больших бутылок, семьсотграммовой емкости.
– Чего это, а? Чего там?.. – затыкали в бока друг другу ученики, вытягивая шеи, сонливость, так характерную для усвоения завтрака, с них заметно обдуло.
– Ита-ак! – окрепший голос директора воспарил над многоголосьем толпы. – Итак, мы пригласили сюда и родителей этих, с позволения сказать, детишек… Па-апрашу вас, товарищи мамы-папы, сюда, на середку… – Никодим Петрович сорвал с носа очки и принялся ими дирижировать для усиления убойности обличительной речи. – Итак, как вы думаете, приятно этой, э-ээ, маме чувствовать себя и свою чаду на всеобщем осуждении товарищами и педколлективом?..
Чувство осуждения производительно рожало у родителей ответные чувства. Вот один из пап, явный потомственный кузнец, продемонстрировал своему шкодливому отпрыску кулак, каким в своей работе мог явно заменять кувалду, мама другого скорбно окунала платочек в залитые всклень глаза, родительница третьего, напротив, эмоций не обнаружила, но, косясь на педсостав, охорашивалась. Другого папу от кровинушки еле отодрали – надумал удушить на месте.
– Итак, мы сейчас во всей силе публичности, показательно уничтожим эту гадость, – объявил директор, – и сделаем это руками этих, с позволения сказать, деток. Па-апрашу на обозрение!.. – Лыков в стиле циркового конферанса широко повел рукой и шагнул в сторону.
