Небогато было раскаяния на лицах провинившихся, все они перемаргивались с друзьями, еле сдерживали смешки – такое положение, слава, им скорее льстило, чем угнетало.
– Колоть будете? – со слезами в голосе спрашивали из строя.
– Лучше нам отдайте…
– Ой, Петенька! – совсем дурашливо взвизгнул кто-то. – Дай-ка закрою я тапочком твои неопохмеленные глазыньки, тебе такого не выдержать!
– Соплячье, заховаться не могли как следует…
Между тем одному из четверки уже вручили молоток, и он, как велено, хрупнул над ведром первую бутылку.
– А-ааа!.. – пронесся многоглоточный единый стон над рядами. Все, как один, заводили носами и закатили глаза. – А-аа! – уже потише, сладострастно. – А-ааа!.. – снова стон на стеклобой. – У-умм…
– Фарс, – морщился Истомин, – цирк, абсолютно бесполезное дело.
– Итак! Я тут, вроде как, слышу, с позволения сказать, дерзостные смешки, но им, – Лыков ткнул очками в сторону ребят, – им было не до смеху, когда я выложил ихние документы и предложил гулять на все четыре стороны. Надо было видеть, какими слезами они умывались только что у меня в кабинете, умоляя… Но товарищ, товарищ, так нельзя, прилюдно… – Снова оттаскивали несдержанного отца, под шумок подкравшегося к горлу сынишки. (Позже оказалось, что это был театральный прием давно пьющего на пару семейного тандема для безотказного втирания очков дирекции).
– Итак, только ихние бурные слезы умоления заставили меня пересмотреть свою жестокую категоричность и оставить их в стенах училища с испытательным сроком…
– Враки, так вы и отдали документы, два года прошу не допрошусь.
– Это кто у нас здесь такой говорливый, аки счетверенная швейная машинка? – угрожающе ссутулился директор.
– Да я тут у вас.
– Головин, кому еще быть, – ответствовал мастер блекло.
– После линейки в мой кабинет! он мне надоел! я ему выдам диплом спеца по ловле блох у собак. Ситуация в корне меняется, нам вручили наконец-то кнут к мешку пряников, мы начнем закручивать гайки, будем карать со всей немыслимой жестокостью наглецов и пьяниц…
– Да прошлогод ведь еще давали…
– Да заткнешься ты или нет наконец! – взвизгнул мастер.
– Три по семьсот – два с лишним литра тяжело вздохнул у плеча Виктора мастер Сургучев Родион Касьяныч. – Добро-то какое изводят почем зря…
– О курении! – воздел очки директор. – Курцов, застигнутых на месте преступления, я буду заставлять набирать ведро окурков по всей территории поселка, часть из них он будет жевать, здесь же на линейке, остальное похоронит в яме емкостью два куба, им же вырытой…
Выходили пять первокурсников и торжественно рвали в ведро с «Дарами осени» нераспечатанные пачки «Примы». Сургучев шопотом матюкался. Затем Анна Михаловна, частя и сбиваясь, зачитала приказ облуправления о поощрении геройского поступка ученика другого училища, спасшего тонущего ребенка. Ребятня запозевала, запереминалась, зароптала потихоньку на затянувшуюся линейку. И впрямь, глянул Виктор на часы, уже прихвачено десять минут учебного времени. Подошел к группке преподавателей, стоящих в отдалении.
– Ну какое моральное удовлетворение может быть от такого усеченного урока, – фальшиво сетовал чертежник Федор Моисеевич, – расстройство на весь день – любимые личики меньше чем положено, видеть буду…
– Приходи ко мне, посиди, когда «окошко» будет, для компенсации, – посоветовал электротехник, – я с Лыковым договорюсь.
– Обязательно, непременно, да еще после работы на пару часиков останусь, с троечниками позанимаюсь.
