Поэтому Ливия не уверена, что ей понравится этот проект – хоть её задача и заключается просто в помощи с развеской картин, но все же. Поживем – увидим.
Ливия – имя, в котором ударение ставится на второй слог, хотя все обычно произносят с ударом на первый. А это в корне неверно, потому что теряется смысл, суть и вообще все теряется. Ее имя – Вечное, Сутевое, проявившееся с появлением в этом Мире, как проявляются все Истинные имена. И не имеет значения, что она пока об этом не помнит. Человеческая память – вещь поправимая. Главное, она Знает это внутри и не пытается объяснить Знание себе и другим. И это – лучшее, что мог бы сделать любой более-менее пробужденный в ее положении, потому что от Истинных Знаний психика не до конца проснувшегося сознания (точнее биоскафандра, в котором находится Дух) начинает вопить, паниковать и судорожно утрамбовывать в плохо подходящие для такой цели интерпретации
На самом деле, Вечные Знания – Имена, в том числе – никак не звучат в Высших Мирах. Точнее, звучат, но не звуками, а такими волнами и сгустками бегущего и пульсирующего Света, какие никак не перекладываются на местные парадигмы. Волны Вечной Материи и Света вплетаются и адаптируются в местной реальности со скидкой на культурный код, контекст и в принципе местные, довольно ограниченные, языки.
Истинное Имя Ливии в местной реальности целиком звучит как Segan Lewiyah, а смысл имеет близкий к «помощник жреца». Ну, в принципе… если режиссер – это своего рода жрец, то Ливия вполне сойдет за помощника. Серьезного такого помощника – все же она видеооператор – думает она в полудреме. В таком сонном состоянии всегда легче размышлять о Вечном, когда уже Чувствуешь его внутренним Знанием, но пока не можешь поверить головой.
Отсутствие полной Вечной Памяти о себе не мешает ей жить и действовать из Духа. Ливия просто знает, когда и что следует делать – куда ехать, к каким проектам присоединяться, какие проходить мимо всей Собой, кому помогать, кому танцевать и играть на чашах, знает, когда писать ее обожаемую музыку, не похожую ни на что из существующего здесь, и из-за этого почему-то такую родную, от которой она становится тем самым пространством, которое символизировал Бог Шу в древнеегипетской мифологии, и от которой кажется, будто она одновременно держит все небо, является этим небом сама и летит, простирается, расширяется, качается на волнах пространства.
Ливия печалится, но не особо сильно, когда сталкивается с тяжелыми, словно свинцовым характером налитыми людьми. Она не любит злых, пустых и безжизненных, тех, у кого не горит взор и сердце – а на это горение у нее глаз наметан чуть ли не лучше, чем на хорошо расположенный кадр. Ливия любит искусство и душу. Любит южную Америку с их честностью, силой, связью с Жизнью и природой, как будто руки у них из плотной сырой земли, лица – из вырезанного древнего дерева, а все их существо танцует какой-то суровый, хмурый, но сильный, плодородный танец вечному богу, который всегда смотрит, всегда видит. Ливия невыразимо любит все это, поэтому живет на три страны, и неясно, какую больше других считает домом. А ведь есть еще и Берлин – думает она. Часто летает и туда, выходит даже четыре.
А не любит Ливия безжизненных пространств, создаваемых безжизненными людьми. Все, что пусто нехорошей пустотой. Все что наполнено чем-то неприятно отличающимся от Жизни. Над таким она особо и не задумывается. Просто проходит мимо, чувствуя, это – не мое.
