But. ter. fly - страница 17

Никто никогда не сможет спасти другого против воли. И если удастся помочь подняться некоторым душам, то никогда – всем. Просто, потому что Мироздание работает по определенными Принципам. Пока мы живы и играем в материальной иллюзорной реальности, Мироздание хочет танцевать. Когда передумает, мы первые об этом узнаем, потому что вернемся Домой, где Все Есть Все. До тех пор Мир Играет, для чего нужны краски разнообразных проявлений Жизни, где смешивается тьма и свет, осознанность и иллюзии. Однажды настанет момент, когда все вернутся в Абсолютный Свет, но это не будет заслугой бодхисаттв – лишь новым течением реальности, когда Все захочет Домой, Спать. С другой стороны, без бодхисаттв ничего, пожалуй, не получится, просто потому что они – Воля Мира, а Мир – и есть они. Когда Мир захочет спать, Все будут способствовать тому, чтобы уйти поскорей и рухнуть в кровать.

Я это отлично понимаю как бабочка. И тем не менее это ничего не меняет – лишь в некотором смысле облегчает задачу и жизнь – ты спасаешь не до последнего спящего и даже не потому, что Миру нужны такие как ты. Миру ничего не нужно, Мир – это и есть мы все, абсолютно все: спящие, не спящие, мертвые, живые, слегка припущенные – все мы Мир, поэтому что хочешь, то и делай. Ты «спасаешь», светишь всем и пляшешь с бубном вокруг вселенского забвения и смерти лишь потому, что развлекаться выбрал таким причудливым способом. А кто-то выбрал развлекаться иначе. А кто-то еще через что вздумается. И хоть ты тресни – не перетянешь сюда никого из тех, кому их игра соблазнительнее и интереснее твоей. И именно это называется гармонией. Именно это – она и есть.

Все больше подозреваю, что идея бодхисаттв и существ, подобных им (нам), возникала скорее из попытки закрепить в словах потоки пробужденного Сияния, которые, судя по всей их структуре, не должны бы тут уже находиться – они для Игры слишком иные. И вообще, как таковые, мешают. Но находятся, потому что несут сюда Свет. Все остальные интерпретации додумал человеческий шустрый, но не особо пока продвинувшийся в развитии органов для взаимодействия с Мирозданием хлюпающий мозг.

Иными словами, мы никого не спасаем. Пока искренне уверены, что спасаем – это еще не бабочки, а очередная адская карусель для любителей. Когда становишься Волей Мира, бабочкой, «бодхисаттвой» или как угодно можно называть – ты не спасаешь, а сияешь и живешь милосердием, открытым сердцем, сопереживанием, любовью ко всему и искренним невозможным счастьем не потому, что ты тут на общественных работах, и не будешь освобожден до тех пор, пока не залюбишь и не замилосердишь всех до сатори.

А потому что не можешь не.

Ливия смотрит в окно, за котором проносятся травянистые ковры и высокие деревья. Она едет в автобусе с командой вот уже целых полчаса – снимать сцену с интервью для их фильма. Сейчас Ливия дома – в Риге – потому что лето и потому что интересные проекты сейчас здесь. А потом будет осень, и она вернется обратно в Лондон – там тоже будут проекты. Другие, но не менее интересные. Наверное, не менее интересные. Поживем – увидим.

Ее позвали друзья помочь в подготовке экспозиции картин для новой неизвестной художницы. Говорят, молодая и сильная. Такие картины пишет, какие в Тейте не висели прежде. Интересно – думает Ливия – какие это должны быть картины, чтобы не были похожи ни на что, что успел повидать Тейт. Сейчас же такое современное искусство прет из нашего поколения, что всегда трудно представить, как можно создать непохожее, не такое. Сейчас все такое – не такое – размышляет она в задумчивости и легкой дреме, мерно и мягко укачиваемая на волнах зеленых полей. Некоторое современное искусство (не дай бог ей это сказать при своих творческих знакомых) – ерунда, прикидывающаяся новшеством. Смотришь – ярко, странно. Думаешь, наверное, в этом правда что-то есть. Наверное, я просто не понимаю. Но, если чувствовать, а не смотреть, то приходишь к уверенности, что там ничего нет. Пустота только. Жизни точно нет. Или такая жуть, которую даже чувствовать не хочется через картину.