Стебуклас аккуратно и спокойно перешагивает лужу.
– Но все быстро вернулось, когда я поняла, что пахнет чем-то не тем и отчаянно начала искать Смыслы. И дверь отсюда – на случай, если Смыслы так и не обнаружатся, – говорю я, вспоминая свой период отчаянного свечения всему вопреки и назло, когда казалось, что это только слабоумие и отвага. В принципе, правильно казалось. Но, как выяснилось позже, было не только ими.
– Дверь отсюда нашлась быстро, за ней пришли Смыслы. Конечно, с дверью-то за спиной взгляд на мир сильно меняется, происходит, так сказать, переоценка вообще всего, – смотрю на него и улыбаюсь. – А за Смыслами начали приходить люди – такие же, кому нужны двери и Смыслы. Смыслы – в первую очередь, но если их совсем-совсем нет, то гони свою дверь отсюда. А потом в какой-то момент оказалось, что я сама по себе, непонятно когда, стала одним большим Смыслом, и ко мне тянутся, – ну, ты сам знаешь, как у наших это бывает. И все, что было потом – тоже знаешь.
Стебуклас идет рядом, высокий, сияющий звездами других миров. Из-за шиворота пальто и рукавов течет Вечность, а этого опять никто не замечает. Как грустно, должно быть, жить, когда не видишь этого всего – я погружаюсь в думы и сочувствие местной осознанной жизни, как они ее себе здесь представляют.
– Так, а что с книгами и превращением тебя в человека? – спрашивает он и косится на меня веселым взором. – У Лолы в итоге вышло? – и слегка, едва заметно, улыбается.
– Конечно у мамы все вышло! – загораюсь я. – Ты погляди, какая вечная, сияющая, нечеловеческая я вышла! И маму утащила за собой – поиграла и хватит с нее. Ерундой всякой заниматься! Человеческая жизнь – забавное приключение, если недолго. И очень неприятное, когда затягивается – там унылые песни по второму кругу ставят. А некоторые умудряются их с десяток раз переслушать. Зато как все прекрасно сейчас! – восторженно и счастливо замолкаю.
Понимаю, что разговор идет хорошо, а мы почти подошли, поэтому, не сворачивая к Тейту, продолжаю идти прямо – порисуем петли пятками по лицу Лондона – почти что аквагрим в форме бабочки получится, мне такой в детстве на праздники делали. Не повредит – ни ему, ни нам.
– А как ты начала читать? Ты же любишь книги сейчас, а в истории явно что-то упустила, – Чудо почти что в перьях смотрит на меня и ехидно подмигивает. Такой хороший – то ли обнять хочется, то ли в глаз дать. Улыбаюсь я своим мыслям. Люблю его до неба.
– Ладно, – говорю и останавливаюсь от накатившего вдохновения, – будет тебе история. Так внемли мне! – произношу громогласным басом и внушительно размахиваю руками. Мой слушатель и зритель вместо того, чтобы трепетать до кончиков ушей, начинает дико заливисто ржать. Тьфу ты. Я обижено кошусь на него, но продолжаю: – Началось все с книги, которая называлась, вроде, «Девочка-Свеча» или как-то так. Ее почему-то многие путали, когда я принималась рассказывать, что читаю уже сама, за «Девочку со спичками» Андерсена, где несчастная девочка потеряла родителей и, кажется, замерзла насмерть. Моя же тоже была сиротой с десятой, кажется, страницы (ну или с третьей, в детстве три страницы – это уже ого-го), однако, она не замерзала и вовсе не была несчастной. По крайней мере память, удалившая почти все фрагменты истории, оставила мне отпечаток общего ощущения, что книга была про внутренний огонь Жизни, бесстрашие Духа, не боящегося трудностей, про приключение и самостоятельное взросление, когда твоя Вечная Суть ведет твое маленькое, пока еще плохо понимающее правила игры тело, – ораторствую я, затем кошусь на Стебукласа и замираю на месте. Опять он ржет. Только глазами. Но я-то вижу.
