– Почему? – повторил голос. – Почему ты невредим?
– Извини, – сказал я. – Наверное, это ненадолго. Так ведь?
– Ты спросил, почему мне нужны только дети и женщины. Я не знаю, кто это такие. Мне не нужен никто из вас. Но отсюда должны исчезнуть все, в ком течет его кровь! Все из них, кто переступит этот предел, как он сам переступил данное им слово, нарушил тайну исповеди.
«Вот и все, – подумал я. – Вот и глюки. Знать, и правда умираю». И все же спросил:
– О ком ты? И кто ты такой?
– Я – Гул. Преступник, отбывающий наказание. И я говорю о члене твоего рода, который не сдержал данного им слова. Я исповедался ему. Он обещал хранить тайну. Но еще один член твоего рода сказал сейчас, что тот, кому я исповедовался, обманул меня в самом начале, сказав, что он священник. Неужели вы можете так лгать?
При слове «так» голова моя опять взорвалась болью. Я снова сжал ее ладонями и, не удержавшись, вскрикнул. И сделал шаг назад. Стало лучше. Я отступил еще и попросил:
– Скажи еще что-нибудь.
– Что ты от меня хочешь?
– Пока ничего, – ответил я. – Я всего лишь регулирую громкость. Вот теперь хорошо!
– Ты не ответил на мой вопрос. Почему вы лжете? Почему вы так лжете?
Слово «так» снова кольнуло меня болью. Но эта боль показалась мне просто щекоткой по сравнению с прежней, так что я не стал обращать на нее внимания и ответил вопросом на вопрос:
– А вы разве не лжете?
– Конечно же нет! Если только случайно, в случае искреннего заблуждения.
– Ну а мы вот… такие, – развел я руками. – Только, по-моему, ложь все-таки меньшее зло, чем убийство.
– Это не убийство! Это наказание. Но я не понимаю, почему оно не действует на тебя и на других… особей его рода?
– Я не понимаю, о ком ты, – нахмурился я. – И что за род ты имеешь в виду? Человечество в целом или чей-то конкретный?
– Он имеет в виду наш род, – послышалось сзади.
Я обернулся. Анна стояла, ухватившись за дерево. Бледная, измазанная кровью, но живая!
– Род моего отца, – стиснув, то ли от боли, то ли от презрения, зубы, добавила она. – Семью Назара Макарова.
Прозрачный силуэт Гула качнулся и потерял четкие очертания.
– Разве род может означать что-то разное? Разве Назар Макаров не принадлежит к человеческому роду? Разве у него другая кровь?
– У всех людей разная кровь… – пожал я плечами, все еще не очень понимая, к чему клонит наш прозрачный собеседник. – Ну, почти разная. Есть какие-то общие группы, еще всякие там признаки… Прости, я не медик.
Тут вдруг закашлялась Анна. Точнее, это мне сначала показалось, что она кашляет. На самом деле девушка сухо, отрывисто смеялась.
– Он проклял наш род, – отсмеявшись, так же отрывисто и сухо пояснила она. – Он спросил у отца, что объединяет его род, и отец сказал, что это – общая кровь. Но они подразумевали разные вещи. Отец имел в виду семью, а этот – все человечество.
– Он еще раз обманул меня? – «зазвучал» в моей голове голос Гула. В голове Анны, по-видимому, тоже, потому что девушка ответила:
– Нет, он сказал правду… – Она закашлялась теперь уже по-настоящему.
– Род и семья – могут означать разные понятия, – пояснил я, – но могут одно и то же.
– Я не понимаю, – «сказал» Гул. – Как одно и то же может быть разным?
– Вот такие особенности у нашего языка. Во всяком случае, у русского, – развел я руками.
– Но я не знаю вашего языка… Мы общаемся невербально. Ведь и с вами я сейчас не говорю в вашем понимании. Это ваш мозг перекодирует информацию в доступную вам форму.
