– Про кровь. У них есть кровь. Зеленая, – кивнул я на растекшуюся под тушей клейстихи лужу. – Когда лететь?
– Куда? – страдальчески выдохнул шеф.
– К главарю слизней, на их каракатицу, – сказал я. – Куда же еще?
– Зачем? Теперь-то зачем?
– Как зачем? Да все за тем же. Что изменилось-то? Парламентер уточнял, в каком состоянии должна быть клейстиха?
Глазки Крутько заблестели знакомым жирком.
– А ты того, Жижин! Не дурак.
«Еще какой дурак, – подумал я. – Трижды, четырежды, стожды. Ду-ду-ду-ду-ду-ду-дун».
– У меня есть одно условие, – сказал я.
– Условие? – вздернул белесые брови Крутько. – У тебя? Да ты наглец, Жижин.
– У меня есть условие, – повторил я. – Я полечу с другими переводчиками.
– Чем же тебя не устраивают эти? – ухмыльнулся шеф.
У меня зачесались руки, но я сдержал себя.
– Они меня устраивают. Но эта операция будет очень опасной. Более чем. Туда не должны лететь женщины.
– Они не женщины. Они специалисты.
Я снова сдержался. С большим трудом.
– Они женщины. Есть специалисты-мужчины. Отправьте со мной Самохина.
– Самохин плохо понимает слизней. Только общий смысл. А говорить не умеет вообще.
– Пусть научится! – заорал я. – За что вы ему деньги платите?!
– Ты будешь указывать, как мне работать? – очень недобро улыбнулся Крутько. – Вот что, Жижин. Ты вроде бы мечтал, чтобы я тебя уволил? Так вот, я тебя увольняю. А на каракатицу полетят Жижина и Савельева. Я найду, с кем. Да хоть с тем же Самохиным.
Я сплюнул. Я шипел и дымился от злости. Но я знал, что эта сволочь именно так и поступит, если я стану артачиться.
– Хорошо, – скрипнул я зубами. – Я уволюсь после полета.
– Вот и ладненько! – вскочил с кресла начальник и потер потные руки. – Я на доклад к министру. А ты жди меня здесь. Охраняй ее, – кивнул он на обугленную тушу, – пуще своих любимых!
Жаль, я ему тогда не вмазал. Перехватило дыхание. А когда очухался – Крутько уже в комнате не было.
И все же, как я ни хорохорился, я очень боялся. Пока мы летели на каракатицу, я только и делал, что трясся от страха. «Жена» и «труп жены» – это были все-таки разные понятия. Не зря же клейстиха вынудила меня прикончить ее. Я ни на секунду не сомневался, что она это сделала специально. Значит, надеялась, что этим сорвет выполнение условия. Так посчитает ли главарь клейстов его выполнением данный возврат? И если нет, что он сделает с нами? Что он сделает с Машей и Анной? «В любом случае, – подумал я, – нужно будет давить на то, что клейстиху убил именно я».
Когда наш корабль причалил к каракатице, я сказал девчонкам:
– Вы должны переводить все, что я буду говорить клейсту. Слово в слово. Не задавая вопросов, не споря со мной. Понятно?
Девчонки молча кивнули. Им тоже было страшно.
К нам вползли три слизня. Двое забрали «бурдюк», третий велел нам раздеться. Я не мог понять, было ли это дурным знаком. Клейсты не носили одежды. Возможно, наше появление перед главарем одетыми казалось им неприличным. А может, они просто опасались, что под одеждой мы могли прятать оружие.
Я впервые увидел Машу и Анну обнаженными одновременно. Невольно я стал их сравнивать. Они обе были высокими; Маша немного стройней, зато Анна – фигуристей. Но обе они были настолько близки мне, были настолько моими, что сладкий ком закупорил горло.
Я поскорей выскочил из каюты за клейстом, чтобы девчонки не увидели моих слез.
Нас вели длинными извилистыми коридорами, точнее, рифлеными трубами, похожими на кишки огромной живой твари. Пол был теплым и упруго пружинил под босыми ногами. Возможно, каракатица и впрямь была живым существом – стенки «кишок» розовато светились и заметно пульсировали. Порой по ним пробегала волна судорожных сокращений, словно каракатице было неприятно присутствие внутри себя чужеродных элементов, и она с трудом сдерживала рвотные позывы.
