– Скотина! Ненавижу тебя! Придурок!
Кабан стоит не понимая, что происходит. За ним стоит Женя, которая, кажется, спряталась за него, чтобы ее не избили. У Лены наворачиваются слезы. Она отталкивает Егора, который стоит у двери и выбегает из квартиры. Катя бежит за ней:
– Ле-е-е-ен постой!
Мы все смотрим на Данила. Мне кажется, что ему все равно. И, что слово – скотина для него ничуть не обидно. Я подхожу к нему и хлопаю по плечу:
– Молодец кабан!
– Да, что я сделал?
– Ничего.
Сам от себя не ожидая я выхожу из квартиры с твердым намереньем найти и успокоить Лену. Я оглядываю площадку и иду вниз. С верху кричит Павлик:
– Куда ты пошел?
– Скоро приду!
Я выхожу во двор. Закуриваю. Очень рад тому, что наконец выбрался из этой квартиры.
На улице, мне кажется тепло и тихо. Я смотрю по сторонам – Лены и Кати нигде не видно. Я сажусь на скамейку и наслаждаюсь темнотой и тишиной. Мне как-то спокойно, но не долго.
– Где Ленка! Нормально все! – слышится от куда-то сверху.
По хрипящему звучанию я определяю, что это Тима. Я не поднимаю голову, ору так:
– Не знаю, я их не нашел!
Я с большим недовольством встаю со скамейки и иду искать тишины. Я думаю разное о случившемся. И заключаю в конце, что лучше всего, когда девушка красивая, богатая и в меру умная – такая, чтобы не слишком умничала. Я иду дальше и встречаю Карлсона, какого-то недовольного. А я, почему-то ему очень рад:
– Ка-а-а-арлсон ты куда пропал?!
– О-о-о здорово! Как дела?
– Нормально! Сам как?
– А вы че Ленку обидели, пробежала мимо меня даже не заметила.
– У них с Данилом там… А где ты ее видел?
– Да вон там! – он машет в сторону следующего дома. – Я ее потом догнал. Она на скамейке сидит, Катька тоже там. А че случилось то?
– Давай позже… Тебе, – я указываю на окно квартиры, – вон туда. Иди, расслабляйся.
– Да нет, я больше не бухаю…
– А-а-а, -мне не верится. Ну давай.
– Давай.
Я иду по направлению руки, куда указал Карлсон, и через два подъезда вижу Лену с Катей. Я присаживаюсь рядом и закуриваю. После чего вижу заплаканную рожицу Лены, которая говорит куда-то:
– Дайте сигарету.
Я протягиваю прикуренную, сам закуриваю новую. Дальше сижу и молчу. Слушаю всхлипывания, охи, сморкания. Катя успокаивает ее слухами, о том, что Кабан – кабель еще тот. Говорит, что тут не о чем плакать и, что не о чем вообще. И многое еще такое, что приблизительно всегда говорят в таких случаях. В случаях, когда сам потерпевший заведомо знает, что ему скажут.
На какое-то время я проваливаюсь в какие-то глубины своего сознания. Смотрю на пацанов, стоящих у соседнего дома. Ни о чем при этом не думая. Наконец я вижу, как встает со скамейки Катя, и я пробуждаюсь. Одновременно понимая, что довольно-таки пьян.
– Побудешь с ней? Я скоро приду, – говорит и уходит.
– Ладно.
Я поворачиваюсь и смотрю на Лену. Она уже не плачет, но рожица еще выглядит ужасающе. Она сидит и смотрит куда-то вдаль. Наконец поворачивается в мою сторону. И мне сразу хочется что-то сказать, но я не понимаю, что именно. И мне становится не по себе. Я поворачиваю голову и закуриваю. А она снова начинает рыдать.
– Как ты, нормально? – не выдерживаю я.
– У-у-гу.
– Курить хочешь?
– Не-е-ет спасибо. Не хочется.
Я сижу и думаю, чтобы ей такого сказать веселого:
– Я когда в детстве плакал… Мама, мне знаешь, что говорила?
– Чего?
– Ну, че ты ноешь! Че ты ноешь, – с рожей артиста говорю я, – Зря ведь ноешь! Впустую! Хоть тазик подставь, и то польза какая-то будет.
