– Вы позволите? – спросила я, остановившись у столика. И чуть было не добавила «беби», но вовремя спохватилась. – Вы позволите присесть?
– При условии, что вы не будете ко мне приставать, – лениво процедила беби.
Однако!..
– Не буду.
– Тогда прошу.
Ей действительно было двадцать. Никак не больше, ни на день. И она была не блондинкой, а самой натуральной брюнеткой. Короткая, почти экстремальная, мальчишеская стрижка венчалась концептуальной буддистской косичкой, а в правом ухе болталась сережка в виде креста. Туда же, в правое ухо, был воткнут наушник от плеера. Сам плеер лежал на столе в компании зажигалки «Zippo», стакана с молочным коктейлем, рюмки водки и двух пачек «Мальборо». Из пепельницы уже торчало штук десять окурков: беби выкуривала сигареты до самого фильтра. Так в двадцать лет курила я сама.
По «X-files» свободно перемещались массы сизого дыма, в нем было шумно и тепло, но не настолько, чтобы сидеть здесь в майке. А беби сидела в майке. Уж не для того ли, чтобы каждый желающий мог по достоинству оценить ее воинственно торчащую грудь, ее провокационно выпирающие соски? Уж не для того ли, чтобы каждый желающий мог полюбоваться ее шикарными татуировками: растительный орнамент на правом предплечье и кельтский узор, опоясывающий левое. Шею беби стягивало с полдюжины дешевых бус, которые можно купить в любом магазинчике, торгующем псевдоэтнической лабудой. И еще… еще бандана на запястье.
Бандана добила меня окончательно.
Некоторое время я рассматривала беби, я жадно пожирала ее глазами, нисколько не стыдясь своей жадности.
– Что-то не так? – поинтересовалась наконец беби. – У меня что, сопля из носа торчит?
– Нет. – Я смутилась. – Все в порядке. Сопля не торчит.
– О’кей.
Слово «о’кей» я ненавидела ничуть не меньше, чем междометия «йоу» и «бла-бла-бла», но слетевшее с губ беби, оно почему-то не вызвало у меня протеста.
А самым странным оказалось то, что беби вообще не вызвала у меня протеста.
Ее нельзя было назвать ни красивой, ни даже хорошенькой, но… Она была ослепительна.
Ослепительна. Именно так. Высокий упрямый лоб, резко очерченные скулы, широкие, почти мужские брови и глаза цвета гречишного меда. Глаза были особенно хороши. Глаза и губы по-детски пухлые, смугло-розовые. Даже крохотная болячка в правом уголке нисколько их не портила.
– Что вы слушаете? – спросила я.
– А-а… Одних мощных людей.
– Что именно? – Я проявила завидную настойчивость, я была готова на все – лишь бы беби не сорвалась с крючка.
«Раммштайн», «Гуано Эйпс», хор балканских цыган, на худой конец – Земфира со товарищи, какая разница, что слушает беби?
Но ее ответ меня поразил:
– Джазовые ребята. «Сингерс анлимитед».
«Singers Unlimited»! Я обожала «Сингерс анлимитед», я заслушала до дыр три их диска, их изощренный и прозрачный джазовый вокал заставлял мое сердце биться быстрее, а ноздри трепетать. Я почти не расставалась с ними, пока не появился Влад. А когда он появился – я рассталась не только с ними, я рассталась со всем. Без всяких сожалений.
«Singers Unlimited», надо же!.. Встретив Влада, беби и не подумала от них отказаться, наверняка она не отказалась и от всего остального, что было в ее двадцатилетней жизни. В этом и заключалась вся разница. Вся пропасть между нами.
– «О, Джинджи…» – напела я беби начало песни на почти безукоризненном английском.
И беби впервые взглянула на меня со жгучей заинтересованностью.
