Был - страница 6

Мне становилось скучно. Смотрю на часы, пора, а то сбежит от меня последняя электричка.

– Это ты заливаешь, каждый час он думает, я тоже о дочери беспокоясь, но врать не буду не каждый час.

– Клянусь, как они всё ли хорошо, чем помочь? – у него две дочери.

–Всё я пошёл домой.

Быстро встаю выхожу в прихожую, натягиваю ботинки.

– Погоди, пойдём покурим! – Семён.

– Мне пора…

Нахлобучиваю шапку в расстёгнутой куртке вываливаюсь в подъезд. Уф, душно мне. скорей на улицу на освежающий мартовский ветер. Иду, хлюпая по чёрным лужам вдоль дороги, свет фар и тёмные силуэты проезжающих мимо машин. На светофор кто-то водрузил жёлтого. резинового утёнка…Достаю наушники, при опьянении музыка заиграет нивами красками. Люблю брести в пятнах уличных фонарей и причудливых ночных теней. В темноте мир становиться другим, дома, деревья, редкие люди всё иное чем днём. Внимательно разглядываешь неясные силуэты встреченных прохожих. Инстинкт, ночь таит в себе опасность…

На электричку успел. В вагоне всего человек шесть. Сажусь у окна. Через проход девочка лет двенадцати и пожилой мужчина. Тёмные волосы у девочки, седая борода у деда (может отца не знаю) смуглая кожа. Цыгане, наверное. И ещё цирковые перчатки на тонких детских руках. Оба не проронили ни слова, оба в телефоне. Куда едут, от куда не ведомо…

Смотрю в окно на пробегающие мимо огни и синие тени строений и деревьев. В запотевшем окне отражается моё лицо и два белых ручейка от наушников.

«О море, море! Преданным скалам

Ты ненадолго подаришь прибой.

Море возьми меня в дальние дали,

Парусом алым,

Вместе с тобой…»

Муслим Магомаев.

«…А навстречу как подобраны

Идут хмурые недобрые

Идут хмурые недобрые

Страшно руку им подать

Не идут. а спотыкаются

Не поют. а заикаются

Не поют, а заикаются

Видно, скоро пропадать…»

Пикник.

Надо попробовать нащупать пульс. Беру детскую ручонку, и она утопает в моей ладони. Холодная в грязи. песке и маленьких льдинках. «Не может тело так быстро остыть…» Хочу согреть, что б потеплела, порозовела, пошевелилась. Хочу! Смотрю не на мальчика вперёд на улицу. Чёрные силуэты деревьев, желто серые здания начинают терять чёткие очертания, расплываются, сливаются и перемешиваются как краски на холсте. Остаются только пятна разного цвета. самой причудливой формы. Ветер наверно глаза надул, слёзы…И как электрический ток пронзает тело, пробегает от кончиков ног, ударяет в голову, мечется в грудной клетке и нервной дрожью перетекая т в руку мальчика.

–Умер …? – не слово лай собаки над головой.

Поворачиваю голову и вижу две пары ног рядом с собой. Лакированные туфли, без единого пятнышка грязи (как это возможно в весеннем городе? Не летел же он.) и «говнодавы» самое то для перемещения по любым лужам, болоньевые, прорезиненные и заляпанные до невозможности с кусками застывшей глины (может и не глины), дырами на голенищах, сорок девятого размера (как минимум).

И в этот момент пацан открыл глаза!

– А где деда? – смотрит на меня ничего не понимая. Пытается встать.

–Тихо, тихо. Лежи не шевелись! Вставать нельзя. Сейчас я тебе шапочку одену. Вот так. Ничего не болит?

– Нет, а где деда?

–Здесь не волнуйся.

Встаю поворачиваюсь к подошедшим.

–Живой…

Вот это да! Вот это парочка. Двое из ларца, не одинаковых с лица…

Тот в туфлях, в сером старомодном плаще. Застёгнутом , на все чёрные пуговицы ( величиной с небольшое блюдце) , ниже колена с широким поясом .Синие брюки со стрелками которые не возможно сделать утюгом .Сзади на широкий ворот плаща вылез капюшон коричневой толстовки .Лицо худое вытянутое , глубокие залысины ,усы, не усы .усики ухоженные до последнего волоска .всё цвета мёда с молоком .Ресницы того блёклые и абсолютно круглые глаза как у совы , радужки глаз ярко зелёные , как недоспелое яблоко.