Быть добру. Перед рассветом - страница 14



– Прибегай ко мне, поговорим, – предложил, поддержав шутку, Сивоконенко.



– Через пару часиков заеду, – ответил Абдулла.

– Жду, – Юрий положил трубку.

Не успел он положить смартфон на стол, как тот вновь зазвонил. Номер не определился. Сивоконенко ответил.

– Юрий Викторович, здравствуйте, это Коровин.

– Антон, привет, что случилось? – почувствовав некоторую тревогу в голосе Волка ответил Юрий.

– Юрий Викторович, мне нужна Корса, где я могу её найти?

– Под Горловкой они стоят, – ответил Сивоконенко, – а зачем она тебе? Может, смогу помочь?

– Нет, Юрий Викторович, спасибо, у меня к ней простой обыденный разговор, – решил не втягивать своего доброго товарища Антон, – До связи.

В кабинет Юрия Викторовича постучали знакомым тактом: два-три-четыре-два.

– Заходи, невольник чести, – пригласил через дверь Сивоконенко поэта Скобцова, узнав его по фирменному стуку. Дверь открылась.


У меня сегодня такой день, который не терпит одиночества, поэтому я сегодня с тобой


– Привет, Юра. Я к тебе по делу. У меня сегодня такой день, который не терпит одиночества, поэтому я сегодня с тобой, – сказал с улыбкой стихотворец и поставил перед товарищем бутылку неплохого коньяка.

– Ого, я ещё поработать собирался, – посмотрел в недоумении на поэта Сивоконенко.

– Прости, Юра, так вышло, ты сегодня раньше освободился, – юморил Владимир. Сивоконенко достал стопки.

– Разговаривал с Абдуллой. Скоро подтянется, – уселся обратно в своё кресло Сивоконенко.

– О, наш афганский герой. Наши вроде бодрячком, продвигаются, месят жижу русским сапогом. Налей, Юра.

– Легко, – Сивоконенко наполнил рюмки чайным цветом на четверть.

– Юра, полнее, – возмутился Скобцов.

– Успеется, Володя, мы не спешим.



Друзья выпили за погибших товарищей, соединив рюмки в коротком звоне стекла. Пили, чокаясь, поскольку всегда поднимали, как за живых. Так уж у них повелось.

Скобцов стукнул дном осушенной рюмки об стол. Посмотрел на Юру и отвернулся в окно. Морозное синее небо было абсолютно пустым, прозрачным, идеально чистым, словно красивый дорогой бокал из богемского стекла, по стенкам которого до сих пор не скатилось ни одной винной капли – не единого потека. Поэт начал декламацию.

Ещё не сдали рубежей,
Не заметает от дверей
Следы друзей.
Там, в облаках страны дождей
Ещё не выпасли коней,
Налей, налей.
Когда к тебе я не вернусь,
Листом кленовым обернусь
Среди аллей.
Что будет, знаю наизусть,
Сегодня всё-таки напьюсь,
Налей, налей!
Планета осенью больна
И где-то в осени она,
И ты не с ней.
Душа надеждою пьяна,
Но это не её вина,
Налей, налей.
Одна любовь всему цена,
Судьбы осеннего вина
Не пожалей.
В бокале плещется луна,
Дай мне допить её до дна,
Налей, налей.
В ночь под конвоем тополей
Дорога в зиму, а над ней
Звезда полей.
Всё невозвратней и ясней,
Что счастлив был ты только с ней,
Налей, налей.
Небес пронзительную грусть
И расставанья терпкий вкус,
Крик журавлей
Запоминаю наизусть,
Пью эту осень, не напьюсь,
Налей, налей!

Сивоконенко смотрел в окно. Ему вспомнилось, как совсем недавно его едва не прибило натовским снарядом. Вспоминал Коровина, который взялся из ниоткуда. Вспоминал его слова про спецроту. Юрий чувствовал, что что-то не так: не плохо, но чего-то он не понимает. Это был простой человеческий интерес.

Его мысли прервал стук в дверь.

– Терминатора вызывали? – в кабинет вошёл Абдулла на новеньких протезах ног.

– Абдулла, здравствуй, – Сивоконенко обнял гостя.