Быть огню - страница 13

Уна выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи теплый плащ и поворошила угли в камине. Дом у Иноло был небольшой, но добротный. Каменный, два этажа, каждая комната с камином, а в спальне самая настоящая кровать. Просторная кухня и даже свой двор. «Летом там цветут георгины», – говорил Иноло. Чем не маленький мещанский рай? Властвуй над двухэтажным дворцом, рожай своему одутловатому принцу наследников и будь благодарна, что с твоим прошлым хоть кто-то взял тебя замуж. Блаженство тупой курицы. Мамка да Ларка, наверное, за такое бы удавили. Может и Уна была б такой, если бы осталась с Версерой. А может…

Вглядываясь в раскаленные угли, Уна вспоминала себя в двенадцать лет, когда Морок отдал ее на попечение старого друга. Пеллегрино Версера, седеющий бродячий менестрель, чьи песни сейчас пели у каждого камина. Тогда Уна еще не знала, что странствует с легендой. Для нее он был стареющим пройдохой, который умудрялся из любой передряги выйти сухим и в любом доме, несмотря на дырявые сапоги и залатанный плащ, найти еду и кров. Он ходил нищим с гордостью рыцаря. «Я как певчая птичка, – говаривал он. – Певчая птичка носит только перья и не запасает золота». Прикидывался пьяным, хотя сам был трезв, и дураком, хотя был помудрее многих. Как же теперь Уна жалела, что рано сбежала от него. Поди воспитал бы в ней ту же мудрость. Смог же он научить рыжую злючку писать да читать, смог же научить лгать так, что сами боги купятся. Глупый, глупый Бельчонок. Так рвалась любить.

Уна вернулась к Иноло под покровом ночи пару дней назад. Он целовал ей колени, спрашивая, кто же она на самом деле и что ему сделать, чтобы спасти ее. Прав был Морок. Глупый боров совсем обезумел от любви и готов на все ради своей рыжей потаскухи. Услышь он, что она странствующая проститутка, отдающаяся за еду, заядлая картежница или что любит на досуге убивать маленьких пухлых младенчиков – все бы ей тотчас простил и нашел бы тысячу оправданий. Уна морщилась, разглядывая его раболепно склоненную голову с блестящей от пота залысиной. Словно само мироздание говорило ей: «Смотри, смотри на себя, Уна, вот такая ты жалкая дрянь». Понятно, отчего Мороку противно с ней и отчего он никогда ее не полюбит.

Девушка поведала начальнику Медного порта слезливую историю. Мол, вожак из сумрачной братии спас ее от цветочного имени и позорного клейма, потому и вынуждена она нести бремя преступницы. Конечно же Иноло захотел спасти ее. Все очень просто, как сыграть мелодию на дудочке. Тут зажимаешь, сюда дуешь. Уна предложила коварный план, как захватить и арестовать вожака сумрачной братии, где и в какое время его можно взять с поличным. «А пока мне придется играть свою роль, – горемычно поведала она. – Я буду свободна, только когда возьмешь его. Тогда и женимся». Все сведения Уны были подлогом, чтобы отвадить стражу подальше от тех мест, где студенты собирались читать проповеди. Она прокрадывалась в дом Иноло, как кошка, дарила ему судороги удовольствий и так же неуловимо ускользала. Главное, что Морок был страшно доволен.

Уна лично ходила к Сверчку в темные, пропахшие потом и краской катакомбы, чтобы получить информацию, куда в тот или иной день стянуть всю стражу Медного, а где должен оставаться полный штиль. Ей не нравились эти молокососы. Глаза у них были, как фонарики, горящие, бешеные. В тесных каменных тоннелях, без неба над головой, так долго могут жить только либо восставшие мертвецы, либо те, кто уже готовятся ими стать. Может, это бумага так действует на людей, пес их знает. Вдыхают слишком много книжной пыли и становятся одержимыми. Одержимыми настолько, что даже прогоревшие угольки ее сердца время от времени вспыхивали, заражаясь их настроем.