Айше-калфа, когда я тянусь к её рукаву, роняет кувшин. Он разбивается, как будто специально.
Она шепчет извинения и отходит. От неё пахнет укропом и страхом.
Гарем странный. Не просто молчит. Он затаился. Как зверь, который притворяется камнем или кустом.
Как будто все знают, что нельзя двигаться быстро, чтобы не услышали.
Чтобы он не услышал?
Я не понимаю, кто этот он. Может просто не хочу об этом думать. Но я знаю, что он где-то здесь.
Евнухи не смотрят в глаза. Смотрят на свои чёрные руки. На пол. Как будто пол важнее меня.
Я – невидимый.
Я – тень.
Или – свидетель?
Я не знаю, что страшнее.
Во дворце пахнет не корицей и не розовой водой. Пахнет медью. Сухой землёй. Как будто кто-то уже копает погребальную яму, но не за стенами, на улице, а внутри, под мрамором.
Я иду босиком. Так тише. Так лучше слышно, как говорит гарем.
Он больше не поёт. Он гудит. Так гудит улей, когда матку выносят мёртвой.
За ширмой, куда детям нельзя, стоят стражники – балтаджи. Говорят приглушённо, но у них голоса тяжёлые, как мокрая ткань.
Один говорит:
– Он просил увидеть повелителя. Дважды. Безрезультатно. Она не позволила…
Другой отвечает:
– А что повелитель скажет? «Ты мне сын, но…»
Они смеются. Тихо. Не от радости. От страха.
Я зажимаю уши, но не слишком сильно. Я всё равно слышу:
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
