Дальше идут лихие перипетии сюжета, в ходе которых Борисов хочет убить не слушающего приказы из Москвы Кондратьева, да не успевает: Кондратьев стреляется сам. В городе заваруха, бунт всех против всех. Снова выплывают Гриша Хруст и Оксана Головня, как представители (!) Советской власти. Забеля ранен, Борисов спасает Катерину от насилия бунтовщиков… Короче, голова кругом…
Часть 4, глава 8: «…Спрятавшись под тем самым мостом, который они минировали, Борисов штыком срезал длинные волосы Катерины. Зачерпнул пригоршню грязи и шлёпнул прямо ей в лицо:
– Теперь сойдёшь за мальчика…».
С таким же успехов герой мог попытаться перерезать волосы девушки кирпичом. Напомним: русский четырёхгранный штык не был предназначен для какой-то резки, стрижки и тому подобного. Он мог только колоть. Резать мог штык-нож. Но ни в Русской Императорской, ни в РККА таковых не было. Такие были на немецких или японских винтовках. Но автор ведь не уточняет. А мог бы просто написать: отрезал карманным ножом. Нет, понесла его нелёгкая по неизвестным ему штыкам…
А вот ещё фактическая нестыковочка. Часть 4, глава 31:
Гриша [Хруст] тем временем пытался убедить Жданова отказаться от самоубийственного плана [Жданов, бывший помощник коменданта Кондратьева, диверсант, сопровождает поезд с хлебом, хочет взорвать на ж.д. станции в Москве один вагон с порохом и устроить политический тарарам – Ю.И.]. Гриша хочет жить. Жданов разрешил Грише спрыгнуть с поезда.
Гриша пошел в хвост состава и прошел мимо купе, в котором лежали застреленные Шестопалов и Головня. Гриша посмотрел на Головню и повернул назад.
Жданов сидел за столом в купе, пил чай и смотрел в окно. Вошел Гриша, кинулся на него. Драка. Жданов оказался сильнее. Он сбросил Гришу под колеса поезда…». Чуть позже Жданова с его вагоном пороха поджигают и отцепляют от поезда…
Опять перед нами яркий образец молчановской «прозы». Но нас интересует в данном случае другое. Попробуйте представить себе: как можно из купе выбросить кого-то «под колёса поезда»? Причём, движущегося. Даже через открытое окно человек может упасть только на насыпь и покатится по ней. Автор и на это не обращает внимания. Такое ощущение, что он гонит постраничный «километраж», сметая всё на своём пути, в том числе и логику, чтобы успеть к какой-то дате…
Пока Борисов наводит порядок в Окуневе, досье на вора Арсения Жукова оказывается в руках «полковника» Маслова. На досье имя нашего героя заклеивается полоской бумаги «Николай Борисов», а сама папка ложится в сейф, где уже лежат другие подобные папки… Тонкий намёк на толстые обстоятельства. Борисова за поезд с хлебом в Москве встречают как героя, но вызванный в Кремль он готовится к разоблачению при встрече с Масловым. Надо отдать должное умению автора в нужный момент создать драматическую ситуацию, выигрышный финал (часть 4, глава 33):
«…Борисов вошел. Из-за стола навстречу ему поднялся невысокий плотный человек в сером военном френче. Протянул руку.
– Полковник Маслов. Присаживайтесь, товарищ Борисов.
Борисов пожимает протянутую руку, присаживается.
– Вы хорошо поработали в Окуневе. Вами довольны, – говорит Маслов, – у нас есть для вас новое задание.
Не этого ждал Борисов. Посмотрел вопросительно.
– А как же?..
– Что? – поднял на него глаза Маслов. Встретились взглядами.
– Ничего, – сказал Борисов, – я готов.
Несгораемый шкаф, в котором лежала папка с его досье, стоял прямо за него спиной.» К сожалению, заметим, опять «полковник»…
