Я листала наши совместные фотографии, которые мы друг другу перекидывали. Вот это наше совместное фото год назад. Мы радостные и довольные, стоим на фоне какого-то памятника, и никаким похищением и сектой даже не пахнет…
Я полистала еще несколько фотографий.
Ирина была миниатюрной блондинкой и все время красила волосы в яркие цвета, я же была более рослой, с густыми каштановыми волосами. Если мы и правда были с ней сестрами, то, наверное, сводными, потому что более непохожих друг на друга людей найти сложно. Разве что глаза у обеих были одинаковыми — глубокого сине-зеленого оттенка.
Читать переписку между сестрами, зная, что одной из них уже нет в живых, было грустно.
Но это был бесценный источник информации.
Например, я выяснила, что отец ребенка погиб, а гинекологи в один голос говорили, что и малышка не выживет, и уговаривали мать прервать беременность, но Ирина не сдавалась, она искала способы и была готова поверить даже в чудо.
Постепенно от равнодушного просматривания коротких диалогов с чужими мне людьми я начала приходить к негодованию. На того идиота, что порекомендовал Ирине сбрендившую бабку, на саму повитуху, пообещавшую чудо за деньги.
По всему выходило, что в Песье Ирина оказалась не случайно. Бабка-повитуха пообещала ей, что за кругленькую сумму поможет ребенку родиться живым.
Сухие короткие строчки оживали перед глазами. Ирина с яркой прической, но потухшими глазами. Она упрямо сжимает кулаки, сдерживая бессильные слёзы...
«Я выставила нашу квартиру на продажу»
«Мы уже об этом говорили. Квартира общая. Продавай свою долю»
«Марусенька, пожалуйста. Иначе мне не хватит денег. Я все тебе верну, обещаю»
«Да ладно бы ты в Израиль собиралась, в какую-нибудь частную клинику. Или в Швейцарию. Ты хоть понимаешь, что шарлатанам деньги отдаешь?»
Что заставило Марьяну согласиться с волей сестры, было неясно. Но, так или иначе, квартира была продана.
Когда по обрывкам переписок я наконец сумела понять, что произошло, мне захотелось схватиться за голову, желательно за голову того, кто надоумил их во все это влезть.
— Дура… ой, дуры… — прошептала я, не сдержавшись.
Сами же себя за свои деньги угробили!
— Угу. Ребенок-то родится, да только потом вы его придушите, пожалуйста. Он же «проклятый»! — с сарказмом произнесла вслух, обращаясь не то к Ирине, не то к этой самой повитухе, пусть они и не могли меня слышать. — И да, в договоре про то, что мать останется живой, речи не было. Удобно!
Вот так вот две сестры продали квартиру, в которой жили, чтобы расплатиться с бабкой из глухой деревни, и оказались в мрачном, богом забытом месте.
Я нашла диалог, как Марьяна предлагала Ирине купить с собой детские вещи, но та возразила: «Плохая примета покупать заранее!»
Угу. Плохая примета рожать ночью в глухой деревне без элементарных удобств в виде кровати. А покупать необходимый минимум — это благоразумие.
И, тем не менее, после того, как я около часа вчитывалась в строчки на экране смартфона, я невольно начала чувствовать, что обе эти женщины действительно мне родные.
Перед глазами встали розовые волосы, разметавшиеся по грязному матрасу, то, как я держала Ирину за руку, когда свет в хижине вдруг отключился. Меня запоздало начало накрывать горе. В горле встал ком, слезы выступили на глазах, и я их сердито вытерла рукой.
Нет, все еще не время раскисать.
Ведь было совершенно непонятно, как в теле одной из сестер оказалась при этом я. И как мне теперь жить дальше. Жилья нет. Сколько денег осталось на карте после перевода бабке из Песье — неясно. Других родственников у Ирины и Марьяны Березиных, судя по всему, не было. А может, и были, но они с ними не общались.
