– А можно ли провести её… неофициально?
Сергей нахмурился:
– Аня, ты о чём? Это военная разработка. Любое использование вне протокола – нарушение, которое может стоить нам не только работы, но и свободы.
– Я понимаю, – быстро сказала она. – Просто думаю о коммерческих перспективах. Когда мы сможем выйти на рынок. Особенно с учётом того, что люди всё больше боятся ИИ-систем.
– Не раньше чем через три года. Если вообще сможем. Этические комитеты очень щепетильны в вопросах модификации мозга. Плюс эти истерики насчёт искусственного интеллекта – людям кажется, что любая умная система попытается их поработить.
Три года. А Тимофей отстаёт уже сейчас. Через три года будет поздно.
Аня провела день, изучая технические детали "СинапсПро". Процедура действительно была относительно простой. Чип размером с таблетку аспирина имплантировался под кожу за ухом. От него отходили нанонити толщиной с человеческий волос – они сами находили нужные участки мозга и устанавливали стабильные соединения.
Система была почти готова к коммерческому использованию. Почти. И главное – она была защищена от любого вмешательства искусственного интеллекта.
По крайней мере, так им казалось.
Колония общего режима располагалась в двух часах езды от города. Аня ездила туда раз в месяц в рамках своих обязанностей члена опекунской комиссии. Всегда в сопровождении двух восьмилетних гениев Лёвы и Сони.
– Мы когда-нибудь будем видеть маму чаще? – спросила Соня, глядя в окно на унылый пейзаж, пока они ехали в машине.
– Сложно сказать. Пока что тридцатиминутные встречи раз в месяц – всё, чего смог добиться адвокат мамы, – проговорила Аня.
– Это неприятно. Почему они с нами так поступают? Что мы можем сделать, чтобы исправить ситуацию? – слова очень взрослые, но даже если бы Аня не знала, кто их произносит, она поняла бы, что ребёнок. У детей всегда всё крутится вокруг них – они причина всего.
С другой стороны – что если это именно дети правильно понимают, как устроен мир. И это взрослые – поломанные дети? Жить так, будто мир вращается вокруг тебя – не самый ли это правильный путь?
– Соня, эти ограничения – они не против вас… – она старался подобрать слова правильно. – Они против вашей мамы. Она не должна была делать… – Аня не понимала, как закончить эту фразу. Каждый раз, когда речь заходила о сути преступления Наташи, она упиралась в тупик. По сути, то, что она не должна была делать, сейчас сидит рядом с ней. Как можно сказать другому человеку, что его жизнь – это преступление?
– Не переживай, Аня, мы знаем, что она здесь из-за нас, – включился в беседу Лёва, который сидел на заднем сиденье и до этого листал книгу по астрофизике, будто бы в поисках картинок, но Аня-то знала, что он так читает – быстро перелистывая, после чего возвращаясь назад и снова перелистывая. – Мы просто заметили, что некоторые люди из правительства страны пытаются войти к нам в доверие. Вот мы с Соней и подумали, что могли бы что-то сделать, чтобы маму освободили.
– Ничего себе, – ответила Аня. – Похоже, кто-то из комиссии ведет себя не по правилам. Никто из правительства не должен с вами общаться в принципе.
– И всё же это происходит, – вернулась в диалог Соня. – Мы хотели попросить у тебя совета, Аня. Если не брать аспект, что правильно, что неправильно. Как на твой взгляд, что могло бы помочь нашей маме выйти из тюрьмы?
