Бывает… - страница 26

Собачонка однако вдруг вернулась и, чуть приподнявшись на лапки, стала истерично облаивать нос Николая Николаевича.

– Все кончено, Нюра, – глухо проговорила Фрося. – Это не галлюцинация, а жизнь. Разум покинул мир и нас, вот что я тебе скажу. К чертовой матери. Я больше не хочу жить здесь. Раз ты была полюбовницей мужа, приюти меня теперь у себя.

– Уют всегда будет! – закричала Нюра. – Сматываем удочки, Фрось. Бежим отсюда, как из ада! Скорее! Лови Дружка! Того и гляди, он цапанет нос!

Грузная Фрося подхватила Дружка. И вдруг, когда они очутились в передней, где висело на стене большое зеркало, они обе, полюбовница и жена, явственно увидели в зеркале отражение Николая Николаевича. Он медленно шел, выпятив брюшко и лишенный носа.

Фрося, как ужаленная, обернулась. Но, увы, в реальности никого не было. Ни даже тени Николая Николаевича в передней. А в зеркале между тем он шел, и даже весьма уверенно.

Не по-нашему заголосив, с визжавшей собачкой подмышкой Нюры, подруги, как толстобрюхие синюшки, выкатились из сумасшедшей квартиры.

Оказавшись на улице, завыли спокойней, но в беспамятстве, жирно целуя друг друга…

– Он жив! – закричала в конце концов Нюра.

– Дура ты, Нюр. Какой же он живой, когда он только в зеркале.

– Жив, но невидим для нас.

– Раз невидим, то почему в зеркале?

– Да потому, что Николай Николаевич, – вдруг разрыдалась Нюра, – очень своеобразный был человек. Потому он сейчас и в зеркале, а в квартире его нет.

– А нос?

– Что нос?

– Нос где?

– Был на кухне! Он ведь перемещается!

Подруги зарыдали и вспомнили всю нежность Николая Николаевича по отношению к ним.

– Он тебя очень любил, Фрось, – глотая слезы, говорила Нюра, – бывало, со мной спит, на перине, учти, на перине, и вдруг во сне кричит: «Фрося, Фрося!»

– Да и тебя он любил, Нюр, – отвечала Фрося. – Бывало, его в бок толкаю, а он орет: «Нюра, Нюра! Спаси!»

– Это, Фрось, бесы к нему приходили. Потому он нас с тобой и звал.

– Куда?

– В ад, конечно, куда же еще?

– А сейчас он где?

– Думаю, на том свете.

– Эх, Нюр, дура ты все-таки, – вдруг оборвала ее Фрося. – На том свете ведь тоже порядок. И, говорят, железный. Оттудова не будешь нос сувать к нам. И вообще хулиганить. У мертвых знаешь какой порядок?! Нет, тут что-то не то. Я те и говорю: разум у Вселенной отъяли, вот и все. И нечего на тот свет ссылаться.

– Я и не ссылаюсь, – вздохнула Нюра. – Поедем, Фрось, ко мне с Дружком, гляди, он весь дрожит. Сумку-то с винцом ты прихватила?

– А то забуду, – нахально ответила Фрося. – Всегда при мне, – и похлопала по сумке.

– Ну и айда в будку. Потому как мы теперь после такого виденья уже не совсем люди, правда ведь! Пойдем, зальем горе, что мы не совсем человеки, а я тебе постельку твоего муженька покажу. Где он отдыхал, когда уставал, отдельно от меня и книжку читал. Да мы в эту постель вместе ляжем и забудемся. А то я устала.

По пути Дружок вел себя совершенно неадекватно. Бросался на соседей по трамваю, облаял окно, норовил выпрыгнуть бог весть куда.

Дома все трое совершенно обезумели. Из холодильника вынули почти все и завалили этим стол.

–Почему такой аппетит? – кричала Фрося. Собачка же бегала из стороны в сторону и облаивала развешенные по стенам портреты.

Тогда Фрося решила плясать.

Нюра присоединилась к ней. И две родные жирнушки лихо отплясывали свое новое рождение. Ибо, как решили они, разум кончился и наступила новая эра.