Оксана погладила бороду, снова удивившись, какая она мягонькая и шелковистая. Грудь и живот, впрочем, тоже. Оксана погладила понастойчивей, но без фанатизма. Проснешься – твое, нет – так извини. С другой стороны, было бы интересно попробовать, пока спит…
И тут он проснулся.
Ну и так тоже хорошо может выйти. И войти. Вот так.
Тимофей замер, пытаясь сообразить, что уместней и вежливей – сохранять зажмуренную неподвижность или потихонечку продирать глаза, автономные и чумные с утра. Оксана не собиралась ни помогать ему, ни подсказывать – занята была.
Он справился сам, неплохо – как обычно, когда телефон или ноут не отвлекали. Выпрямлялся, приподнимался, поддерживал, гладил – и вдруг вздумал болтать:
– Оксан, сорян, что вчера тупил. Заказ наиважняк, сама понимаешь.
Какой заказ, хотела спросить Оксана, но тут ей стало ни до чего, и она выдохнула: «Тщ-щ».
– Они там ботов подтянули, купили, что ли… – пропыхтел Тимофей по разделениям, упорно не желая врубаться в текущий и нарастающий момент.
– Заткни-ись, – прошипела Оксана и для убедительности схватила его за бороду.
Тимофей наконец заткнулся. И стало хорошо.
Не запредельно, но вполне.
Чуть-чуть чего-то не хватало.
Будем искать, решила Оксана. И честно искала весь день, и Тимофей никуда не делся – пытался соответствовать и содействовать, спасибо забытому «Нетфликсу» и уснувшему телефону. И посодействовал-таки, до адского салюта за переносицей, трясучки и онемения.
Коли на улице некузяво, долг каждого ответственного человека – создавать весну в своей отдельно взятой квартире. А весна чреслами красна. Фу я дура, ляпну же. Спасибо хоть не вслух.
Тимофей сбежал в туалет – дотерпел, молодец, – а Оксана раскинулась на простыне как могла пресыщенно, сперва так, потом эдак. Пресыщенность не давалась. Почему-то вспомнился Митрофанов. Взгляд у него был, как у белька в ролике «Гринписа». Что-то у Митрофанова стряслось все-таки.
Ну и стряслось – нам-то что. У всех стрясывается, тем более у бестолковых мужиков средних лет. Предназначение у них такое: принимать на себя все, что стряслось, в том числе с другими, метаться, пить горькую, в лучшем случае пивасик под футбик, голосовать за кого скажут, ругать кого покажут, ненавидеть всех вокруг, щемить жен, орать на детей, указывать, что меня вот тоже били, и ничего, нормальным человеком вырос, и помирать от инфаркта в сорок пять, так и не поняв, что никакими нормальными они не выросли, что именно они пролюбили все полимеры и что единственный шанс выжить у нашего мира связан именно с тем, что их дети не будут похожими на таких вот отцов.
Марк не был похож на своего отца, что Оксану радовало. А у Митрофанова, интересно, есть ли дети и похожи ли они на отца?
Хотя ну его. Чего на ерунду отвлекаюсь, в самом деле. У меня выходной, и провести его надо до синяков на тазовых костях и состояния общей стертости и высушенности, чтобы потом полгода не отвлекаться.
Между прочим, мысль, подумала Оксана, воодушевляясь, и хищно уставилась на дверь ванной.
Вот тут Тимофей и обнаружил, что его любимый телефончик помалкивает не от малотемья и занятости менее близких контактов разных степеней, а оттого, что разрядился и сдох.
Наблюдать за тем, как Тимофей злобствует и суетится, было забавно, а его самого – даже немножко жалко. Впрочем, подзарядив телефон, Тимофей сразу успокоился. Оказывается, мир без его участия не взорвался. Тимофея лично ждал, не иначе.
