Её глаза округляются, затягивая в свою глубину, и я, насильно заставляя себя перевести взгляд, осматривая фигуру.
Даже в этих тряпках она сохранилась отлично. Красивее стала, женственнее. Жаль только, что нутро гнилое. Да, впрочем, как и у всех баб.
– Ниже пасть уже некуда, – говорит Вера, взяв себя в руки.
И так быстро остывает, что мне даже обидно. А как же бабские истерики, крики, вопли, оправдания? Где всё?
– Мы уходим, Север, – Булат повторяет мне, а я бы и рад продолжить, да только Вера уже на крыльцо поднялась, пока я здесь с другом яйцами мерился.
Дверь захлопывается, а я снова в бешенстве.
– Тебя кто звал сюда? Ты какого хера припёрся? – рычу на Булата, но сам иду на выход.
И так бесплатный концерт для всей улицы. Охрану замечаю сразу за калиткой и пристрелить готов обоих, да только оружие я не ношу, чтобы не вызывать лишней паники.
– Узнать, где была сегодня? Что делала? Сколько раз в туалете была, ясно? – смотрю на них и понимаю, что мне нужно срочно выпустить пар. – Нашли этого уёбка? – теперь вопрос задаю Булату, но он только головой качает отрицательно.
– Нет, не нашли. Ему кто-то быстро помог, – отвечает Булат. – Парни ищут, но когда найдут, неизвестно.
– А за что ты получаешь зарплату, друг? – делаю к Булату шаг вплотную и смотрю в глаза.
– Тебе бы остыть, да бабу, Север, – абсолютно спокойно отвечает Булат, что даже бесит. – А после мы поговорим. И я надеюсь, что твои глаза раскроются и мозг заработает. За нами, – он кивает охране, а сам идёт в свою машину за руль.
А мне только сейчас доходит, что я снова, по привычке, оставил ключи в машине, и один из ребят охраны уже заводит её и отъезжает.
– Поехали, друг, – выделяет последнее слово. – Разговор есть.
Внутри всё кипит от злости и неудовлетворённости, ненависти и боли, но в машину сажусь.
Смотрю перед собой, а перед глазами стоит она. Немного уставшая, без штукатурки, в каких-то старых тряпках, но бля! Неужели нельзя было стать страшнее? Или разжиреть, на крайний случай!
– Сука! – гаркаю на всю машину и бью по торпеде.
Пластик трескается, и острые края разрезают руку. Больно, но так легче.
– Ты, бля! Прекрати портить мою машину! – орёт Булат, а я выдёргиваю руку из дыры и зажимаю второй, чтобы остановить кровь из рваных ран. – Вот мудак!
– Я и тебе сейчас втащу, понял? Ты что, в защитники записался? Ты к кому приехал? Или ты забыл, что она сделала? Как предала? Как сбежала?
– Не вяжется, – хмурится Булат, следя за дорогой. – Что-то не вяжется. Да и пацан, – добавил он задумчиво. – Ты видел его? Он же копия ты.
– Я тебя вроде ещё не бил, – смотрю на друга и не могу поймать мысль.
– Север, тебе башку остудить нужно, – повторяет Булат. – А я пока обмозгую.
– Скажи, Булат, может, и ты её тоже трахал?
– Долбоёб, – бубнит он, совершенно не меняясь.
За столько лет я научился видеть, когда человек врёт, а когда ему нечего скрывать. Но сейчас я ничего не понимаю. Когда смотрел на её фотки, думал, придушу, когда увижу. Ехал с холодной головой, знал, как всё будет. План был идеальный, но ровно до того момента, пока не уловил её запах.
И всё, что она, дрянь, выжгла напалмом, подняло башку и как зомбаки пошло по памяти.
– Я думал, ты уже давно забыл её, – вздыхает Булат, а меня снова накрывает волнами презрения и ярости.
– Она убила моего ребёнка, как я могу что-то забыть, – бросаю на Булата внимательный взгляд, но он в этот раз только хмуриться. – А потом, блядь, родила от кого-то. Не долго страдала!
