Антон молчит, его взгляд тяжел и серьёзен. В его глазах мелькает сожаление, но он лишь едва заметно кивает и отступает в сторону, давая мне пройти.
Выходя в зал, я невольно оглядываюсь на их столик. Но он уже пуст. Сердце сжимается от тревожного предчувствия, и я понимаю, что они уже всё решили. Они уже сложили два и два. Теперь вопрос только в том, как скоро Марк будет стоять на пороге моего дома.
— Ев, всё в порядке? — тихо спрашивает Матвей, когда я возвращаюсь к столику, где Лёва доедает свою пасту, размазывая соус по щекам и носу.
Я слабо улыбаюсь, прижимая руку к груди и стараясь скрыть волнение:
— Да, да. Голова резко разболелась, – Вымученно улыбаюсь.
— Мама, я узе всё! — гордо сообщает Лёва, демонстрируя пустую тарелку. — А ты?
— Мы тоже уже всё, малыш, — кивает Матвей, бросая на меня внимательный взгляд.
— Тогда домой! — счастливо командует сын, сползая со стула и хватая Матвея за руку. — Будем динозавлов и мосинки смотлеть!
Домой мы едем почти в полной тишине. Лёва быстро засыпает на заднем сиденье, уткнувшись в мягкого динозавра. Матвей осторожно кладёт руку на моё колено, но я едва замечаю его прикосновение. Мыслями я далеко — где-то в неопределённом и страшном будущем, которого так боялась и всеми силами избегала.
Когда мы подъезжаем к дому, Матвей помогает вытащить спящего Лёвку и заносит его в квартиру. Осторожно укладывает на кровать, бережно укрывая одеялом. Я стою в дверях детской, наблюдая за ними, и чувствую, как горло сжимает комок.
— Спасибо тебе, Матвей, — шепчу я, когда мы выходим из детской и закрываем дверь. — За вечер, за всё.
Он внимательно смотрит на меня, и в его глазах мелькает понимание:
— Ты точно в порядке, Ева? Мне кажется, что-то случилось…
— Просто поверь мне, — прошу я тихо, устало проводя рукой по лицу. — Мне нужно время. Потом я тебе всё обязательно объясню, обещаю.
Матвей молчит несколько секунд, словно пытаясь прочитать в моих глазах то, о чём я не говорю вслух, затем мягко кивает:
— Хорошо, но терпение мое… Я ж не железный, Ев.
Он легко касается моих щёк ладонями, заглядывая в глаза, словно пытаясь передать свои эмоции. Но я чувствую себя такой разбитой, что не могу ответить на это иначе, как едва заметным кивком. Он осторожно целует меня в лоб и тихо уходит, закрывая за собой дверь.
Оставшись одна, я без сил опускаюсь на диван. В груди горит тревога, руки дрожат, а мысли бешено скачут в голове. Я не могу успокоиться, каждый звонок телефона заставляет вздрагивать, но это всё время Ксюша или Машка, которые просто делятся своими делами. Им я не рассказываю, не могу и не хочу тревожить. Мама на сутках, ей позвонить невозможно. Я совершенно одна.
Ночь проходит в бесконечных попытках уснуть, но сон урывками, тревожный и неспокойный. К утру я чувствую себя совершенно разбитой.
Лёва просыпается раньше обычного, капризничает, словно чувствуя моё напряжение. Он отказывается завтракать, всё роняет и постоянно зовёт меня, проверяя, здесь ли я, будто боится, что я исчезну.
— Мам, ну посемууу? Я хосю погулять, я не хосю дома, я не устал, — ноет он, капризно хмуря брови и разбрасывая игрушки.
— Лёв, пожалуйста, давай сегодня дома побудем, — устало прошу я, поглаживая его по голове. — Потом сходим на площадку, обещаю.
— Ну вааадно, — нехотя соглашается он, шмыгая носом. — Но ты тосьно пообесяла!
— Конечно, обещала, — улыбаюсь я, хотя улыбка получается вымученной.
