Её руки. Мои.
Её дыхание. Моё.
Её поцелуй. Мой.
Одежда летела во все стороны – остервенело, яростно, быстро.
Я даже не помню, как мы ввалились в спальню и как дошли до кровати.
Она прогнулась в моих руках. Идеальная. Моя. Такая, как надо – ни убавить, ни прибавить.
И вместо того, чтобы поговорить наконец-то (а именно за этим я вчера, собственно, и приходил), мы снова занялись любовью.
Моя звезда. Яркая, податливая, далёкая. Моя пропасть, куда я летел добровольно. Мой мир, где я растворялся и чувствовал себя дома.
Только этого мало, чёрт подери! Но в тот конкретный миг ни ей, ни мне больше ничего не было нужно.
Когда всё закончилось, я заключил Клару в объятья. Прижал к себе. Сердце споткнулось, когда она доверчиво прильнула к моему плечу.
Хрупкая и беззащитная. Именно сейчас. Обо всём остальном лучше не думать. Но всё же мысли – нахально-настырные – упрямо лезли в голову.
– Лар, нам поговорить надо, – погладил я её осторожно по щеке.
Такая нежная кожа… Такая беззащитная доверчивость…
– М-м-м, – промычала она сонно, – давай не сейчас, Крымов.
Сонная. Удовлетворённая. Вот-вот отрубится. Но какой смысл её сейчас мучить? И это её «Крымов»… Я уже забыл, когда она меня по имени называла. Не то чтобы я против. Но иногда хотелось чуть больше отклика, на капельку больше чувств и чего-то такого… как раньше, когда у неё глаза сияли от восхищения. Когда она смотрела на меня, как на бога, восторгалась, хлопала в ладоши, с визгом кидалась на шею…
– Не сейчас значит не сейчас, – согласился я вслух и накрыл её одеялом. А затем лежал, прислушиваясь к Лариному едва слышному дыханию. Она всегда спала тихо-тихо. И я нередко замирал, чтобы услышать, дышит она или нет.
Так иногда делают матери, склоняясь над колыбелью младенца. А я вот тревожился о жене. Уснуть не мог. Сверлил взглядом потолок.
Нет, не годится. Тихонько встал, поцеловал Лару в лоб, оделся на ощупь, мысленно чертыхаясь. Хотя мог бы и в голос: Ларка спала тихо и беспробудно. Сейчас можно хоть из пушек палить – не проснётся.
А затем я ушёл. Закрыл за собой дверь.
Надо машину пригнать, сумочку занести. А потом я уеду. Не домой. В берлогу. Там, где нет её. И, может, тогда удастся заснуть.
4. Глава 4
Лара
Первое, что я поняла, когда проснулась: я одна. Ушёл. Ускакал. Вот так, подло, среди ночи, снова бросив меня на произвол судьбы. Небось помчался свою бледнопоганистую утешать.
Хотя нет. По тому, как он вчера разговаривал, вряд ли он с ней ещё раз пересечётся. С другой стороны… Мой Данила остался где-то там, далеко-далеко. А этот новый свободный мужчина вполне мог поменять привычки и предпочтения.
В последнее время я не любила утро. Каждый раз вставала с ощущением безнадежной обречённости. Машинально выполняла ежедневные механические действия, как в санатории или больнице: душ, утренний кофе. По неизменному сценарию изо дня в день, из года в год. Только на кухне я одна, и от этого так пусто, так тоскливо, как хмурое небо, как слякоть за окном…
– Он меня бросил. Бросил! – проговорила вслух, чтобы, наконец, до меня дошло. Но это хлёсткое слово никак не желало во мне уживаться.
Я из тех, кто не умеет мириться с обстоятельствами. Борюсь до последнего, даже если никто не верит в благополучный исход дела.
Точно так я боролась, когда мы с Крымовым, молодые да зелёные, открывали собственный бизнес, брали кредиты и заложили квартиру моей бабушки. Правда, у меня была опора – надёжное крепкое плечо моего мужа.
