Но бить нельзя, мне ещё нужна эта работа. Алексей Сергеевич, управляющий клубом, предупреждал нас заранее: “Если к вам пристал кто-то из посетителей, лучше обратитесь к охране, но с гостями вы должны быть исключительно вежливы”.
Беру себя в руки. Прячу чувства подальше. Это всего лишь работа и Алексеев всего лишь клиент. Хамоватый и наглый, но всё же просто посетитель клуба и, я должна остаться спокойной и уравновешенной. И так достаточно того, что я плеснула ему в рожу воду. Хоть бы не нажаловался.
– Не зазнавайся Алексеев. Я совсем не рада тебя видеть. Прошу прощения, мне надо работать, – каждое слово даётся с трудом, будто во рту стекло пережёвываю, особенно извинения.
Отхожу от столика, а мысленно посылаю во все места, куда только можно.
Ненавижу его. Ненавижу! За то, что сделал, за то, что сейчас здесь сидит, а это значит, не спился и не истаскался, как я думала всё это время.
Руки трясёт. Прошу Мишку прикрыть меня, пока я в уборную схожу. А в раздевалке замечаю Вику, которая, наконец, соизволила приступить к работе. Вот кого можно скормить Алексееву. А она только рада будет перед носом богатого дядьки покрутить. Несмотря на то, что у неё есть муж, которого она вечно подозревает в измене, она и сама не ангел.
– Вик, – подхожу к ней с просительным выражением лица, как часто любит делать она. – Вик, можешь обслужить первый вип-столик? Там мой знакомый сидит, не хочу, чтобы кто-то узнал, что я здесь работаю. Ты же знаешь мою маму.
– Красивый? – примирительно спрашивает Вика.
– Ага. Ты таких любишь. Ещё и деньгами сорит. Вон Мишке два косаря чаевыми заплатил.
– О! Такой мужчина мне очень и очень нужен. Спасиб, Ликусь. Сама от золотого куска отказываешься.
Киваю с грустным выражением лица мол “что поделать”, но на самом испытываю огромное облегчение, что больше не придётся подходить к этому уроду.
Прячусь в раздевалке. Забираюсь на диванчик с ногами, обхватываю колени. Понимаю, что надо успокоиться, но меня вновь накрывают воспоминания.
_______________
– Лукерья! Луша! Доча! – зовёт мама, когда девчонки заводят меня домой. – Луша, что случилось?
Я успела выскользнуть из комнаты, когда Рам спустился вниз к друзьям. Подруги помогли мне добраться до дома. Я ничего им не рассказала, вообще не могла говорить. Они окликали меня, а я молчала.
Как признаться подружкам в том, что они не зря за меня переживали. А Рам просто чудовище.
– Лушенька моя, да что ты молчишь? Ты хоть слово скажи, – причитала мама, растирала мои руки и без конца обнимала, прижимала к себе, будто хотела растопить мою немоту свою теплом.
– Девочки, ну вы хоть скажите, что с ней случилось? Обидел кто-то?
– Не знаю, Мария Афанасьевна, сами не можем понять.
Мама охнула, запричитала. Ненадолго отошла, чтобы проводить девочек до дверей и вновь вернулась ко мне. Взяла за руки, посмотрела в глаза.
– Луша, скажи правду. Я не буду наказывать. Татарин твой что-то сделал?
Стоило маме только заговорить про Рамиля, как слёзы брызнули из глаз. Мне даже говорить ничего не пришлось. Она итак всё поняла.
Ну вот как? Как она догадалась?
– Господи, Лукерья! Я же говорила. Сколько раз я тебе говорила.
– Прости мамочка, – я уткнулась в её плечо и плакала, долго плакала, а мама поглаживала мою спину.
– Я хочу заявить в полицию, мам, – пробормотала я, когда слёзы немного утихли.
– Зачем?
– Он изнасиловал меня. Я была против. Пусть его накажут, посадят, – шептала я лихорадочно.
