А потом я подумала – что я теряю? В конце концов, в Салониках у меня три дня.
Всего три.
Почему бы и нет, Вер?
Так банально завязался наш курортный роман. Днём я была предоставлена сама себе, а вечера и ночи мы проводили вместе в гостинице.
Затем я вернулась на Кипр. Адриан остался в Греции.
Тот факт, что он довольно сухо попрощался и неохотно отвечал на немногочисленные сообщения, отчего-то отдавал горьким разочарованием.
Отсюда и удивление, когда он в предпоследний день моего отпуска прилетел в Ларнаку. А ещё спустя месяц, Макрис прибыл в Россию.
В Салониках и Афинах у него остался успешный финансовый бизнес. Управлять им дистанционно было нелегко, но он правда старался. Раз в месяц улетал на выходные, чтобы проконтролировать.
И вообще, Адриан довольно быстро просочился в жизнь города. Оказывается, греки – самая дружная нация. Местная диаспора приняла его как родного, а чуть позже даже выяснились реальные родственные связи с одной уважаемой семьёй.
Чем быстрее мой мужчина обрастал новыми знакомствами, тем больше я начинала ревновать. Слишком привыкла, что первое время он был только мой.
Нет, я не хотела, чтобы Андрей преданным псом сидел возле моей юбки, но и ежедневные встречи с греками, честно говоря, раздражали.
А потом… наши едва зародившиеся чувства стали обрастать претензиями, недомолвками и… подлостью.
Да и расстались мы… мягко говоря, не лучшими друзьями.
– Ты там медитируешь, что ли? – слышу над собой хриплый голос.
Открываю глаза, уставляюсь на широкий подбородок и резко вдыхаю, чувствуя некоторую тяжесть внутри.
Его так много, что мне воздуха не хватает!
– Можно так меня не сжимать? – скриплю сквозь зубы, пытаясь незаметно отлипнуть от широких плеч. – Мне больно.
Смягчаю свои слова приторной улыбкой для зрителей, купивших билеты в первый ряд.
– Боюсь, что ты тогда совсем расклеишься? – смотрит он на меня сверху вниз, но его руки становятся более нежными.
– Не дождёшься, Андрей.
Зелёные глаза опускаются к моим губам, а ноздри раздуваются. Мужские ладони медленно ведут вдоль позвоночника, настойчиво ложатся на бёдра и замирают, слава богу.
– Расскажи мне про Умарова, – хрипит он, склоняясь над моим ухом.
Пф-ф. Медленно облизываю губы, пытаясь сконцентрироваться.
– А ты с ним лично не знаком?
– Отличная попытка, – усмехается Адриан.
Качаю головой. Не верит мне и, кстати, прав.
– В отличие от Прохорова Умаров никогда не имел проблем с законом. Вполне адекватный дяденька, – пожимаю плечами, озираясь по сторонам. – Камиль Рустамович всегда относится к делу с душой, много занимается благотворительностью. Я знакома с сыном Умарова довольно близко. Феликс – художник.
– Близко? – выгибает брови.
– Некоторое время мы… были в одной компании.
– Спала с ним?
– О, боже. Замолчи, пожалуйста, – морщусь. – И вообще, – смелею, когда начинаю злиться, – почему наш город?
– В смысле?
– Приисков в России много. Но ты выбрал именно этот.
– Понимаю, что тебе везде нужно найти романтический след, но тут всё просто. Продаётся именно этот – во-первых. Во-вторых, здесь у меня есть полезные знакомства. В том числе, с тобой.
«В том числе, с тобой».
Будь я проклята, если это не щелчок по носу.
– Ты…
Резко замолкаю.
В противоположном конце зала неожиданно раздаётся треск. Сильные руки на бёдрах становятся тяжёлыми, Адриан обнимает и резко разворачивается вместе со мной, как бы прикрывая.
Пульс разгоняется, словно на американских горках, от страха ноги становятся ватными.
