Да так сразу и не скажешь. Я скосила глаза на дверь, отчаянно мечтая, чтобы этот нелепый разговор прервали. И вот удача — Павел просто как услышал мои причитания или молитвы и ввалился в комнату с цинизмом прожжённого интригана, при этом так отчаянно фальшивя на гласных, что у меня дёрнулся глаз. Левый. А у писаки — правый.
— А вот и наши голубки! Долго ещё ворковать собираетесь?
18. Глава 17
Любая фотосъёмка может делиться на несколько. Например, у нас, в рамках одной студии, было три локации: бар, зал, спальня. В каждой из них у меня была разбивка на планы. Ещё делила на детали. Ну, и для совсем маленьких, можно было на персонажей. У нас это были я и Вася.
Локация «бар» была для меня интересной, потому что ещё играла массовка. Если бы снимала я, то у меня было бы много кадров, где герой не на переднем плане, а как бы через людей. То есть сначала видим размытую фигуру официантки, потом только писателя. И так со множеством вариаций. Но снимал Паша, поэтому я сначала оторопела от его манеры подкатывать с советами в самый, казалось бы, дурацкий ракурс. Один раз мне пришлось отобрать у него камеру и проверить, чего там этот блаженный наваял, но, к его чести и спасению, снимки просто сносили крышу. Он захватил много деталей, таких как острые грани бокала с виски в мужских руках, переливы льда, что играли в приглушённом свете, прядь моих волос на плече мужчины.
Но сложнее всего приходилось именно изображать эмоции. Позы, это дело наживное. Эмоции — это та часть профессии модели, что отделяет её от пластмассовой куклы. Чем ярче и мощнее человек умеет владеть своими чувствами, тем сильнее это видно на снимке.
Мы как раз перебрались во вторую локацию, где нам с писателем предстояло сделать вид куртуазной беседы или начала романтического уикенда. Вася очень умело попадал в роль, при этом у меня не было ощущения, что он натянул маску, словно это по-прежнему был он, только с новой гранью, с другим настроением и при других обстоятельствах. Он задерживал дыхание, касался моей руки или отвечал на мой вопрос. Да, я болтала с ним, потому что не знала, как изобразить в процессе разговоры. Я играла на площадке и автоматически догадывалась, что сейчас снимает Павлик. Вот крепкая сильная ладонь упирается в подлокотник кожаного дивана, вот длинные пальцы зажимают сигару, вот в кадре мы вместе, где я кокетливо оголяю в разрезе платья ногу, и мужской взгляд гуляет по персиковой коже.
— Так, хорошо, — командовало Павел. — А теперь посмотри на него… Нет, не так. Чтобы было понятно противостояние.
Какое, к чертям, противостояние? Он что нас, как дуэлянтов снимает? Я стиснула зубы и уперлась взглядом в камеру.
— Да, да. Только смотри на него!
Да я сейчас тебе, маэстро фотошопа, диафрагму знаешь куда засуну? Не знаешь? Ну и ладно, пусть будет сюрпризом.
Я вальяжно потянулась, как кошка, облизала губы. Мне интересно было наблюдать за чуть потемневшим взглядом писателя. Вообще у Васи был такой финт, что временами он смотрел так, будто уже трахает меня. С легкой поволокой вожделения, умноженного на обоюдное притяжение. Я замирала под таким горячим взглядом и немного робела. Потом вспоминала, что это я тут главный по шуточкам ниже пояса, и упиралась уже в мужчину глазами так, чтобы сразу становилось понятно — кто кого и как поимел.
Но сейчас было иначе. Он словно ждал этого вызова от меня. Требовал. А когда получил, встал с кресла и в два шага приблизился. Провёл ладонью мне по колену. Скользнул выше. Пробежался пальцами по талии, задел грудь и, щекотно коснувшись шеи, упёрся в подбородок указательным пальцем, вынуждая поднять на него глаза. В них разливалась вулканическая лава, искрили дорожки радужки. Я подалась навстречу, немного потянулась всем телом к мужчине, чтобы услышать восторженное:
