Обычно я ценю тишину и спокойствие, но сейчас прислушиваюсь к каждому звуку, пытаясь уловить родной женский голос.
Сдаюсь окончательно – и, оставив рабочее место, приоткрываю дверь. В палате напротив не заперто, Надя уже внутри, приглушенно общается с кем-то по телефону. Но обрывки фраз все равно доносятся до меня. Впервые за все время работы благодарю отвратительную звукоизоляцию.
- Что значит, вы уже едете ко мне? Зачем? – ахает бывшая. – Мне ничего не нужно. Мама, лучше забери меня домой, - звучит несколько по-детски, впрочем, в ее состоянии это простительно. Надя и так стойко держится, без истерик и паники. Она будто в вакууме. - Нет, я не передумала… Я по-прежнему не хочу здесь находиться… Теперь еще сильнее, - больно ранит словами, не подозревая, что я все слышу. - Прости, не хотела обидеть, - после паузы лепечет виновато. Не мне, разумеется, а матери. - Давай обсудим все, когда вы приедете. Я отпрошусь на прогулку, ладно? Буду на связи. Если получится, встретимся у главных ворот. Аккуратнее на дороге, пожалуйста.
Отступаю от двери, когда мимо кабинета проходит медсестра. Заглядывает к Наде.
- Через полчаса обед, я зайду заранее и покажу вам столовую, Надежда, - вежливо обращается, останавливаясь на пороге. – Сейчас вам что-нибудь нужно?
- Извините, м-м-м, Маргарита, - зовет ее по имени, распознав надпись на бейджике. – Можно мне во двор?
- Да, конечно, свежий воздух пойдет вам на пользу. Я сейчас позову Ирочку… - упоминает санитарку, а потом резко осекается, видимо, вспомнив мой приказ уделять ВИП-пациентке особое внимание. – Хотя, знаете, я сама вам помогу. Мне несложно.
Пару минут спустя выкатывает в коридор коляску. Ставит боком ко мне, и я неосознанно делаю шаг, не боясь рассекретить себя. Дергаюсь, как будто пропустил через себя высоковольтный разряд тока. Непривычно видеть Надю в инвалидном кресле. Хрупкая, маленькая, исхудавшая, она совсем затерялась в нем, словно попала в капкан - и никак не может выбраться.
- Ко мне мама приедет, - признается аккуратно.
- К сожалению, утренние часы посещения закончились, - чеканит Маргарита, как по методичке. – Теперь только вечером, перезвоните родственникам.
- Но как же… - Надя взволнованно вскидывает подбородок и осекается на полфразы, потому что замечает меня. Застывает, не моргая. Болезненное лицо становится еще бледнее.
О каком доверии может идти речь, если бывшая жена шарахается от меня, как от огня. Смотрит одичало, словно запуганный зверек на хищника. Пока что я даже не знаю, с какой стороны к ней подступиться.
- Все в порядке, Рита, свободна. Я сам, - отпускаю медсестру и приближаюсь к Наде, молча берусь за ручку на спинке коляски.
Секундная зрительная связь – и она вспыхивает, отворачивается, опускает взгляд на ладони, сложенные на неподвижных коленях. Шумно, глубоко дышит, пытаясь не расплакаться при мне. Стыдится своего беспомощного состояния. Хочет спрятаться, испариться – и навсегда забыть о нашей встрече. Но я не позволю.
Зайдя ей за спину, улавливаю, как легкая дрожь прокатывается по заостренным плечам. Будто Надя чувствует меня. Поднимаю руку, тяну к затылку, почти касаюсь пальцами пшеничных волос, собранных в небрежный хвост.
Сжимаю кулак.
Жалость – плохой советчик. И совсем не мой метод.
- Что ж, Надежда, тогда на прогулку, - произношу спокойно и бодро. Толкаю коляску вперед, а на ходу наклоняюсь к самому виску бывшей: - Самое время нам поговорить без посторонних ушей.
