— А что сейчас важное? — обернулась Дина к сыну с вызовом. — По-твоему?
— Папа сейчас самое важное. Если по-моему. А по-твоему нет? Это твой муж, если ты забыла… Если ты вообще хочешь, чтобы он оставался тебе мужем.
— Вот последний пункт под вопросом. Спасибо за очередное проявления мужского шовинизма. Спишем на температуру. Позвони, когда проголодаешься.
Дина закрыла дверь. Даже скорее захлопнула. Схватила телефон.
— Ты завтракала? — спросила в телефон подругу.
— Ты что так рано? Не спится?
— Ответь на вопрос. Я жрать хочу. Пошли в кафе.
— Ты свободна, что ли? — услышала она вопрос Маши и огромный зевок.
Нужно было посмотреть сначала ее афишу — может, вчера “Мари Руж” допоздна пела свой французский шансон. Но раз позвонила, будет эгоисткой до конца.
— Я его выгнала.
— Господи… Ну за что… Ну ошибся мальчик, влюбился, а не учился. Ну не надо… Двадцать лет всего.
— Я про Роберта. Я его выставила из дома.
— Рехнулась, что ли? — на секунду повисло молчание. — Дура, ты же мне обещала…
— Я ничего тебе не обещала, — отрезала Дина и зажмурилась. — Ты хочешь со мной позавтракать?
— Куда мне приехать?
— Поближе к моему дому, я не в состоянии сесть за руль. И Артур может позвонить в любое время. На углу. Блинчики заказать? Ты не на диете?
— Какая же ты дура, Асоева. Вот просто дура, каких поискать еще нужно… Давай, я такси вызываю.
8. 8. Мари Руж
Мари Руж славилась не только своей красной помадой, но и красными шляпками, шарфиками, туфельками и прочими французскими штучками. От природы с заурядной внешностью на сцене Маша Семенова преображалась в утонченную мадемуазель. А отточенный годами шарм теперь и в быту укладывал к ее ногам поклонников прямо штабелями, но перебрав с пяток, Мари выбрала такого, которого стыдно было показывать в соцсетях, и она прятала свою семью от любопытных глаз.
— Ты не понимаешь, он меня любит, он меня ценит, он счастлив, что я рядом с ним. Это самое главное. И урод плюс уродка равно красавица. Я научу мою дочь убеждать мир, что лучше ее нет никого на свете, — говорила она в немногочисленных интервью, конечно, более сдержанно и другими словами, это Дине Маша объяснила все доходчиво, вручая приглашение на свадьбу.
До этого она научила ее одеваться. Даже в те времена, когда дальше блошиного рынка девушки не ходили, они выглядели так, что на них оборачивались женщины, а это дорогого стоит. Не в денежном смысле.
— Ты просто не говори, что это из сэконд-хэнда, зачем кому-то знать? — подмигивала старшая подружка младшей.
Дружбу им обеспечило проживание на одной лестничной площадке, а так Маша была двумя годами старше, училась на одни тройки, зато говорила по-французски с трех лет, благодаря бабушке-учительнице, и пела. Постоянно пела… Шансон. Французский, а не блатной, который несся в то время из всех репродукторов.
— Не смогла ноги расставить, да? — даже не попросила простить ее французский Мари Руж, рухнув на стул напротив подруги. — Морковка!
Морковкой Дина осталась только у Маши Семеновой, потому что еще в школе бросила краситься оранжевой помадой.
— Это не из-за меня. Это из-за Артура, — смотрела Дина подруге прямо в глаза. — Я не могу больше это терпеть, хватит…
— Ну что он ему сделал? Снова наорал?
— Он от него отказался.
— Как? После восемнадцати никак не отказаться… — возмущалась Маша, расстегивая куртку. — Денег не даст? Пусть Артур работать идет. Это их дела. Отцов и сыновей. Какого хрена ты со своим свиным рылом лезешь?
