Секунду длилось молчание. Целую секунду.
— Ты меня не слушаешь, а потом я виновата, — Маша перегнулась через стол. — Знаешь, наговаривай на диктофон. А то получается, ты тут парашют поправила, а я потом спать спокойно не могу. Отлично! Настоящая подруга!
Повисло очередное молчание, и, чтобы его продлить, Маша схватилась за столовые приборы и начала есть. Дина попыталась к ней присоединиться, но не получилась, так и просидела пять минут со сложенными на коленях руками.
— Я бы Артуру все это высказала иначе. Он маленький. Он не поймёт. Ещё отцу скажет, — говорила, глядя в стол.
— У меня желание после каждой нашей встречи побежать к Роберту и натравить на него собаку. Но сначала оторвать тебе голову. У вас два разных органа, которые вам мешают жить, но мешают одинаково.
Дина подняла на подругу глаза.
— Ему ничего не мешает. Он ушел не из-за секса. Он ушел, потому что неправильные приоритеты выбрал. Как так, он же с тринадцати лет здесь! — повысила Дина голос. — Откуда все это горское повылезало?
— Оно не исчезало. Оно у них в крови. Просто у тебя любовный туман был перед глазами. И не надо заливать тут, что ты его не любила. Вот не мне эти сказки рассказывай! Я все это видела! Вот собственными глазами! Я знаю, что такое с головой замуж выходить, а ты свою даже подмышкой не держала! И даже у него, если только чуть ниже… Страсть пропадает, вот это я тебе и говорила. А потом это все и случилось… Если не любишь кавказскую кухню, то плевать, как тебе ее приготовили…
— С тархуном переборщили… Маша, не сочиняй! На ходу…
— У тебя походу склероз, морковка! А у меня замечательная память! Я языки учила в детстве. И у него отличная память, и только это спасает ваш брак. Он помнит тебя совершенно другой и любит свои воспоминания.
— Он ничего не любит и никого! — огрызнулась Дина. — Кроме Вероники.
— Морковка, ты полная дура! Вероника просто круг замкнула. Это его идеальный мир такой: работа, жена, сын и дочь. Я не знаю, с чего ты начала беситься?! Ты отталкивала Веронику, и ему пришлось тусить с ее мамочкой ради девочки. Ты, блин, сама для Лии красную дорожку расстелила. Он мудак, не спорю. Но его мудачество в том, что он делает так, как ему лучше. А ты бежишь мне жаловаться! И потом — ты только никому! Твою мать, вот сколько раз я тебе говорила: да прими ты наконец решение: живу дальше, закрыв глаза и рот, или ухожу. Свекровь твоя приняла же решение.
— Ее выгнали.
— То есть снова он виноват, что не привел Лию к вам домой? Так, что ли? Собрала шмотки и ушла, все! Вовремя надо было уходить и начать жить с человеком, с которым хорошо.
— Ты сама сказала, терпи, — скрежетала зубами Дина.
— Я сказала либо терпи, либо официально уходи. Он тебе все прощает, потому что у тебя другого мужика нет. Появился бы, он бы тебя прибил. Любя так, нежно…
— Он меня и так прибивает. Каждая ночь с ним — кошмар.
— Он тебе платит за это, разве нет? Много ты могла бы позволить себе на зарплату? Я не понимаю, Дина, твоего недовольства. С какой стати ему тебя содержать после того, как ты ребенка ему вырастила? Я не понимаю, на что ты вообще рассчитываешь? Что ты от него ждешь? Ты можешь нормально свой запрос во Вселенную сформулировать?
— Я хочу, чтобы он признал свои ошибки. Вот и все.
Маша прикрыла глаза, а потом и рот — домиком из ладоней и дыхнула в него, точно в пакетик.
— Человек не будет признавать ошибкой то, что ошибкой не считает. Это ты сделала ошибку, выйдя за него замуж. Тебе с этой ошибкой и разбираться. Тебе, морковка, больше никому. Ни Артуру, ни Роберту, ни Лии — тебе. Когда ты это уяснишь? Что еще должно случиться, чтобы ты сделала хоть какой-то шаг?
